Легендарный монитор… Идут кровавые, жесточайшие бои с коричневой чумой — фашизмом. Как сейчас вижу Потийскую гавань и в дальнем углу ее израненный, ставший живой легендой Черноморского флота корабль-герой.
Через огневые завесы вражеской артиллерии, минные поля, под бомбами «юнкерсов» прорывался монитор «Железняков», выполняя боевые задания командования.
Многие военные моряки утверждали, что «Железняков» ходит под «счастливой звездой». «Счастливой звездой» была крепкая спаянность его экипажа, беспредельная преданность матросов, старшин и офицеров парит и правительству, глубочайшая любовь к своему кораблю.
С большой теплотой об этом рассказывает автор правдивой повести-были. Перед читателями встают живые образы русских матросов богатырей, верных сынов социалистической Родины. Подвигами их восхищались и мы, старшие моряки, участники тех жестоких, великих битв.
Читатель, несомненно, полюбит железняковцев. Для многих они могут служить примером. И Губа, и Овидько, и Перетятько, и командир корабля Алексей Харченко, и комиссар Королев заслуживают, чтобы имена их не были забыты.
Почти через двадцать лет автор снова разыскал своих любимых героев. И радостно убедиться, что одни из них до сих пор служат флоту, а другие вдали от флота свято чтят флотские традиции и звание моряка-черноморца.
История монитора «Железняков» — лишь маленькая частица истории нашего славного Черноморского флота, истории славной Азовской флотилии ЧФ, в рядах которой сражался монитор «Железняков». Мне думается, за этой книгой должны последовать другие — о кораблях-героях и о бессмертных подвигах славных военных моряков наших.
Заслуга автора «Неуловимого монитора» в том, что он рассказал взволнованно, правдиво и интересно об одном из бесчисленных подвигов моряков советского флота.
Адмирал Ф. ОКТЯБРЬСКИЙ,
Герой Советского Союза.
Мне повезло. Случай, судьба — называйте, как вам угодно, но мне привелось стать участником необычайных морских приключений. О морских приключениях я мечтал с детских лет. Я зачитывался Станюковичем и Новиковым-Прибоем. Я был способен часами бродить по бульварам за моряками Днепровской флотилии, любоваться их белоснежными кителями и форменками, прислушиваться к таким будоражащим душу словам, как ф а р в а т е р, к о м п а с, ш т у р в а л или ф о р ш т е в е н ь.
Я хотел стать моряком. Это было мечтой моей жизни. Я тратил все деньги, которые мне давали родители, на книги о море, не пропускал ни одного фильма о моряках. Мой уголок в нашем домике на Подоле был увешан фотографиями пароходов и парусников.
Когда я уезжал летом к тетке, я превращался в одного из героев стивенсоновского «Острова сокровищ». Я становился пиратом. Мы разделялись на «береговиков» и «островиков».
«Береговики», как они себя называли, под командой своего предводителя Володьки Гуцайта имели штаб-квартиру в прибрежной пещере и громко именовали свою шаланду «фрегатом».
Мы, «островики», владели небольшим островком и старой залатанной лодкой, пышно именовавшейся «бригантиной».
Не раз сталкивались фрегат с бригантиной, не раз и мы, и береговики лезли на абордаж; пускались в ход кулаки и зубы, переворачивались пиратские корабли, и все мы вываливались в воду. Плавали мы, правда, как утки. Выбравшись на берег, вытаскивали потрепанные суда на песок, обсыхали и, помирившись, разжигали костер и пекли кукурузные початки. Тут, в стане страшных пиратов, они казались куда вкуснее, чем дома. А дома… дома с нас взрослые строго взыскивали за разбитые скулы, носы, за порванные штаны и рубашки. Я до сих пор помню, как драла меня ремнем тетка.
Отец не сочувствовал моему пристрастию к морским приключениям. Он много лет служил в управлении пароходства. В пароходах, буксирах, судах, уходивших вниз по Днепру, он искал не романтику, нет, а грузоподъемность и пассажироединицы!..
Он хотел, чтобы я, как и он, сидел с протертыми локтями, в до глянца просиженных брюках над листами отчетов. Чтобы и я к сорока годам тоже нажил брюшко, геморрой, облысел и стал носить выпуклые очки!..
Вот очками-то мне пришлось обзавестись рано — в десятом классе. Рухнула моя мечта! Где вы видели капитана в очках на мостике? Где вы видели очкастых сигнальщика, рулевого, матросов, бросающих на пристань концы?
Мать от всей души меня жалела. Отец же был очень доволен: теперь, решил он, сын пойдет по его стопам. А я еще больше возненавидел белые и черные костяшки счетов. Возненавидел ведомости и отчеты. У каждого — свое призвание. Отец находил поэзию в бухгалтерии, я — романтику в службе на море.
Раньше, встречая моряков, я себя утешал: «Погодите, я буду таким же, как вы». Наблюдая с днепровского берега за небольшими военными кораблями, я говорил: «Поплаваю на вас вволю». Я хотел быть глазастым сигнальщиком, штурманом! А стоило мне снять очки — и передо мной все расплывалось. Нет, не быть мне теперь моряком! Правда, Ксана… но я начинаю раскрывать сердечные тайны… А впрочем, все равно! Кареглазая, чернокосая Ксана меня утешала: зрение может и выправиться (я в это вовсе не верил). Она брала мои руки в свои и говорила, что любит (в это я, к сожалению, верил). Она целовала меня в темноте, над Днепром (ненавистные очки я прятал в карман). Говорила, что ей нужен я, только я, и ей все равно, кем я буду: бухгалтером, счетоводом, механиком…
Через два года Ксана вышла замуж за лейтенанта Черноморского флота и уехала с ним в Севастополь. Лейтенант служил на торпедных катерах и был удивительно симпатичным парнем. С горя я написал свой первый рассказ. Рассказ был — о неудачной любви. Удивительное дело — его напечатали! Меня попросили зайти в редакцию молодежной газеты.