После чая Андрей некоторое время развлекал меня разговорами на разные интеллигентские темы под музыку Высоцкого. Последнее меня несколько удивило. Оказалось, что Андрей очень любит Высоцкого и еще в восьмидесятые годы собрал записи практически всех его песен.
— Держу пари, что эту вы никогда не слышали, — сказал Андрей, перематывая кассету до определенного места. — Слушайте!
Эту песню я действительно никогда не слышал. «Душ не губил сей славный муж…», «Его Иуда обыграл и в тридцать три и в сто одно…» — все эти и им подобные слова казались необычными для Высоцкого. Кеносис мессии… Бог, принявший «зрак рабий»…
— Что это за песня? — спросил я Андрея.
— А, так значит, и вправду не узнали? Не слышали раньше, да? Хм… Эта песня должна была исполняться в фильме «Бегство мистера МакКинли», ее должны были петь какие-то хиппи, на которых Мак-Кинли случайно натыкался. Но в конце концов цензура песню забраковала, и она превратилась в раритет. Имейте в виду, что такое есть.
Наконец я почувствовал, что настал момент рассказать Андрею про наши институтские события и про мои подозрения относительно Ильи. Я рассказывал подробно, в течение получаса, если не дольше. Андрей слушал чрезвычайно внимательно, что не мешало ему машинально поглаживать огромного рыжего с белым кота («Знакомьтесь, это господин Отто»), который появился неведомо откуда и улегся Андрею на колени, издавая такое громкое мурлыкание, что можно было подумать, будто работает небольшой моторчик.
Тут Андрей вышел из ступора, в который его, казалось, погрузил мой рассказ.
— Значит, Илья… Вот бы не подумал… Я ведь его знаю, и про вас у него расспрашивал, он и адрес ваш мне дал. А ведь да, я встретил его в институте в тот день: я как раз поднимался по лестнице наверх, на встречу с вами, а он бежал сломя голову мне навстречу. Даже не узнал, хотя я с ним и поздоровался. Но я про это совсем было забыл: ваш обморок совершенно затмил в моей памяти все, что было перед этим. И зачем это ему? В мессии пробивается? С головой не в порядке? И что вы теперь делать собираетесь?
— Встречусь с ним в понедельник-вторник, поговорю. Осмотрю его кабинет, наверняка он хранит препарат там.
— Хорошая идея. Вы только не торопитесь, время есть. Представляя себе его психологию, могу с уверенностью утверждать, что раньше 9-го ава по еврейскому календарю и позднее 19 августа, Дня Преображения Господня в православии, он принимать препарат не будет. А сейчас для него явно период подготовки. Поэтому можно осмотреться и действовать решительно, но осторожно. А то, не дай Бог, вспугнете его…
— А что такое 9-е ава?
— Ну что вы, Константин! Уверен, что вы помните, запамятовали просто.
— Ах, да… Пост, день разрушения Храма. Помню, помню.
— Правильно, но не только. По преданию в день 9-го ава должен родиться Машиах, Мессия!
— Да, он на этой идее слегка помешался. И еще его нумерология — символика числа 165…
— Знаю, знаю.
— Ну вот, оттуда-то и идет его вера в свое мессианство: он ведь 1956 года рождения…
— Да, плохо дело… Я вот тоже 1956 года. Ну и что?
— Для нормального человека, конечно, ничего. Но если формируется мания…
Так мы проговорили еще час-полтора. Мои подозрения относительно Ильи, которые в последние дни несколько ослабли, снова укрепились и даже более того, переросли в уверенность. Прямо в понедельник надо встречаться с Ильей и брать быка за рога, думал я. Андрей казался искренне огорченным всем услышанным и вместе с тем испытывавшим желание помочь всем, чем он может.
В конце концов я произнес сакраментальную фразу о том, что утро вечера мудренее, и мы разошлись по комнатам. Спал я очень хорошим крепким и ровным сном.
Проснулся почти в десять. Хозяин явно встал раньше, ибо из коридора доносились какие-то звуки и шарканье ног в домашних тапочках. Я поднялся, свернул простыни, сделал элементарную лечебную гимнастику (у меня постепенно развивался остеохондроз, и позвоночник нуждался в тренировках), одел штаны и вышел в коридор, однако Андрея там не обнаружил. Не желая быть навязчивым, я пошел приводить себя в порядок в ванную и уже совсем свежий и бодрый постучался в дверь второй комнаты, но никакого ответа не услышал. Из комнаты доносились приглушенные звуки музыки. Я слегка приоткрыл дверь и просунул голову в образовавшуюся щель. Андрей сидел в позе лотоса на полу на плотном коврике и медитировал под музыку Моцарта (кажется, «Маленькая ночная серенада»). Я снова прикрыл дверь и отправился в свою спальню, не желая мешать ему. Впрочем, уже минут через пятнадцать он постучал ко мне и, пожелав доброго утра, сказал, что завтрак готов.