Они вышли на шоссе. Рядом светилось кафе, похожее на завернутую в целлофан игрушку. В теплом вечернем воздухе исчезло все, что казалось фантастическим и страшным.
— Просто не верится. Кошмар какой то! — сказала Кэти.
— Кошмары страшны, когда они реальны. — возразил Келланд. — Вы умеете водить машину?
Она удивленно кивнула.
— Вот, возьмите ключи. Идите в машину и ждите.
— Что вы задумали?
— Хочу еще раз взглянуть на это.
Он говорил нарочито беззаботным тоном На самом деле он чувствовал себя далеко не так спокойно. Но он знал, что ничто на свете, даже реальная угроза смерти, не заставит его отказаться от мысли разгадать химеру. Кэти, должно быть, все поняла. Она больше не произнесла ни слова, повернулась и повела отца к машине. Келланд вернулся, приладил обод и проник за барьер.
Белый куб тихо подрагивал в воздухе. Была ли это загадка? Было ли что открывать?
Все еще неся в руках обод, чтобы обеспечить себе выход, Келланд подошел к кубу. Что, если это — силовой щит, скрывающий некое существо, которое настороженно и зорко наблюдает из-за матовой, тускло поблескивающей оболочки за ним, Келландом? А может быть, куб — барьер в барьере, более концентрированное поле того же рода, что и большое?
Подчиняясь внезапному побуждению, Келланд поднял обод обеими руками и бросил на куб. На мгновенье ему показалось, будто время остановилось и в этой замершей машине времени только сердце человека бьется сильными и болезненными толчками.
Обод не упал. Он закачался в воздухе над кубом, тотчас же разогревшись до красного каления. Келланд отступил на шаг. Обод опустился еще немного, и в воздухе запахло горячим металлом. Ослепительно белое сияние куба потускнело. Затем обод раскалился еще больше, а куб внезапно потух.
Келланд отошел подальше.
И тогда куб двинулся. Он поднялся, вернее, старался подняться, будто стремясь сбросить с себя груз. Обод поднялся вместе с ним как бы на воздушной подушке. Яростный белый круг блестел каплями расплавленного металла. С последней вспышкой неяркого света куб погрузился в странную красноватую темноту. Обод упал на пол. Что-то еще упало. Что-то внутри раскаленного кольца, вспыхнувшего языками пламени погребального костра. Келланд поспешно схватил со стойки ведро воды и выплеснул на пламя. Пар с шипением и свистом образовал густое облако, огонь погас.
Когда белый туман рассеялся, он увидел внутри обода это. Крохотное эфемерное тельце было раздавлено, как под ударом гигантского кулака. То, что могло быть конечностями, было изуродовано и сморщено в смертельной агонии. Тонкие голубые кости прорвали кожу. Но Келланд мог поклясться, что существо убила не жара, а нечто другое, для чего этот хрупкий каркас не предназначался. Нечто совсем другое, что никогда не позволит существам подобного рода отнять у человека права, данные ему при рождении.
— Давление воздушного столба, — пробормотал Келланд. — Куб был его батисферой. Как только он разрушился, существо погибло.
Теперь ничто не мешало ему вернуться к машине.
Стоило Уорду Рафферти окинуть взглядом ферму старого Олсопа, как острым нюхом матерого газетного волка он сразу же почуял «липу». Не было ни толпы любопытных фермеров, ни машины «скорой помощи». Обычное захолустье, тишь да благодать.
Дом старого Олсопа оказался замшелой двухэтажной развалиной с кремовыми наличниками на окнах и заросшим сорняками двором. За домом виднелся сарай к с десяток ветхих курятников. Покосившийся забор, которым было обнесено все это хозяйство, кое-где подпирали доски и обрезки труб. Калитка болталась на одной петле, и Рафферти пришлось приподнять ее, чтобы войти. Восхождение на крыльцо потребовало от него полного напряжения физических и душевных сил.
Дверь отворилась, и появился мистер Олсоп собственной персоной.
— День добрый, — сказал он.
Рафферти сдвинул шляпу на затылок, как всегда перед небрежным «Хелло! Рафферти из «Таймс». Многие знали его репортажи, и ему доставляло удовольствие наблюдать за выражением лица собеседника при этих словах.