Он ответил:
— Энтомолог.
Не хотел врать, но очень уж лицо у неё было нежное.
Удивилась: «Это как же так получается? Ты рыб изучаешь?»
Он безмолвно кивнул. И хорошо, что она — не из нынешних умников, которые даже про стрекозу все пакости знают. Ну, рыб изучает. Подумаешь. Сейчас перевезёт на материк, там и представлюсь деве речной по всей форме. Затылка её не видел, но в памяти, в придонных её тайных струях, мелькало почему-то неясное видение: настоящий нежный девичий затылок в трогательных кудряшках. Даже пожалел, что представился энтомологом. Той девушке, с тем затылком и кудряшками, врать бы не стал. Он и видел-то её один раз. Дежурил как-то в Управлении, и вызвали лейтенанта Смирнова в зал заседаний, передать генералу Седову планшет. Спинами к входной двери сидели в зале на стульях с высокими (бронированными) спинками человек пятнадцать — никто не повернулся, никого в лицо Смирнов не увидел, только затылки. Генерал за столом негромко, с каким-то особенным значением втолковывал собравшимся про дельту, про какие-то треки, и всё такое прочее, а Смирнов видел затылки — тяжёлые, внимательные, в складках, и всё равно внимательные, а среди всех этих мужских затылков один женский — трогательный, в кудряшках.
Безумно болела голова.
Можно сказать, страстно болела.
Считал, проснётся на материке, а проснулся у кострища на острове. На первых минутах подумал: может, дева просто приснилась? Может, Федосеич и Цезий меня не бросили, перевезли на материк, а там только выпустили в неизвестном лесу, как дикого зверя — пасись, мол, Смирнов, ты уже на материке.
А он не на материке. Совсем не на материке. И пить очень хочется. Да что же это такое? — подумал в отчаянии. Я же на пресном море. Всего-то и дел, что наклониться к мутной воде, упасть на колени, решиться, сделать душевное усилие и жадно, по-звериному, лакать, пить, черпать ладошками прохладную воду, чёрт с ней, с дизентерией! В конце концов, не в сказке живём. «Не пей, козлёночком станешь!» Интересно, как это — козлёночком, если ты уже козёл?
Ох, песчаный берег. Ох, столб деревянный в наклон — с побитыми фарфоровыми изоляторами. Всё было на берегу до ужаса знакомо, всё потихоньку всплывало из потрясённой памяти. Подёрнутое пеплом кострище, затопленные рыжие руины на берегу, мрачный доисторический кирпич, заиленные пески, мутные пакеты, битое стекло, щепки.
Смирнов от души поддал ногой пустую бутылку.
За пару лет работы в Управлении он сумел подняться до третьего руководителя второго резервного информационно-аналитического отдела. Под началом — три сотрудника (сотрудницы), считая его самого; правда, одна сотрудница постоянно в декрете, другая — в командировках. Но это ничего. К девушкам Смирнова всегда тянуло. Он только о бывшей невесте старался не вспоминать, напрочь вычеркнул её из памяти. Два года назад, уезжая по делам, позволил невесте заниматься математикой (перед экзаменом в университете) с одним спортивным лбом с параллельного. Считал, до дурного не додумаются. А они додумались.
Зато теперь сам себе хозяин. Можно поехать в Индию, в Африку, в Австралию. Куда хочешь можно поехать, только вот денег нет. Можно даже помогать ближним: племяннице скрипку купить, тётке — путёвку в санаторий, и всё такое прочее, только вот денег нет. Всегда с завистью (светлой) смотрел на генерала Седова. Тот везде бывал, всё видел, всех знал, и деньги у него водились, и люди перед ним раскрывались. Однажды пожилой закоренелый фигурант из «чёрных копальщиков» в присутствии Смирнова — сам! добровольно! — рассказал генералу, что ничем плохим в древнем сибирском городе Бердске не занимался, а просто отправился с приятелем посмотреть «старый город», то есть затопленную часть Бердска. Не обогащаться он туда отправился, а знаний себе прибавить. Он историей интересуется, подбирает только то, что валяется под ногами. Вот, скажем, валяется золотая монета, которая важна для развития отечественной истории, он её подберёт. И передаст, понятно, куда надо. Генерал на это заметил с сомнением: нам умники не нужны.
И добавил с тем же разумным сомнением: нам разумные потребители нужны. Понятно?
Фигурант кивал.
Он же ничего такого.
Он просто добрался с приятелем до улицы Морской, есть в Бердске такая.
Ну, оставили свою машину («королла» дешёвенькая, подержанная) рядом с автобусной остановкой, а сами с лопатами (так просто, на всякий случай) и с заплатанным вещмешком двинулись в район Старого мыса. Конечно, сами знаете, нет там никакого «старого города» — только пыльные камни, скучные заросли шиповника и погода фееричная: ветер уши только не отрывает. Само собой, встретили аборигенов: один бритый, другой кривоногий. Спросили: «Слышь, аборигены, как тут в старый город попасть?» А они не понимают: «На остров, что ли? На Хреновый?» Типичные потребители. «Почему обязательно на остров? — фигурант говорит. — Нам говорили — старый город». — «А-а-а, — догадались. — Вы водолазы, что ли?»
Хорошо, появились парень с девушкой. Оба в военных штанах с лампасами, дисциплинированные. Эти чётко указали: старый город, по-другому — старый Бердск, ну прибрежную часть его, затопили ещё при советской власти, так что аборигены правы: туда теперь можно только в водолазных костюмах. Или, засмеялись, с девой договоритесь. С речной. И понеслось. У девы речной — деревянная лодка, у девы — некрашеное весло, к ней с глупостями не пристанешь, она сама любит историю. Такая умная.
А может, такая дура, несколько ревниво добавила девушка в военных штанах.
Зато Смирнову повезло с картой.
Ветхая, подклеенная на сгибах, с карандашными пометками.