— Нет, еще нет, — ответил Питер.
И тут взгляд его упал на знак, нарисованный на асфальте — рисунок изображал человеческий череп. Внутри у него похолодело.
— Это банда Плашера, — догадался сержант.
В ста ярдах от спокойного рабочего района находился Мелберри-парк. Это был самый опасный уголок Детройта. Он кишел нищими неграми, бездомными проститутками и прочим сбродом. По нескольку десятков мужчин, женщин и детей жили в одной комнате. Это было страшное место. Убийства случались там почти ежедневно, и многие дети годами не покидали своих комнат, боясь выйти в коридор, чтобы не стать жертвой какого-нибудь маньяка. В течение многих десятилетий все пороки и преступления огромного города исходили из этого места.
Особенно невыносимыми были дни и ночи, когда в городе бастовали полицейские. Об этом случае невозможно было вспоминать без содрогания, о нем рассказывали, словно о принудительном путешествии в ад.
Дело в том, что в последние годы город не славился деловой активностью, и это явилось причиной резкого сокращения муниципального бюджета и, соответственно, расходов на содержание городских служб. Сильнее других ощутила на себе экономию муниципальная полиция, служащие которой в большей степени чувствовали себя участниками театра военных действий, чем жителями мирного города.
Полиция не всегда успевала оперативно отреагировать на сообщения о перестрелках при разборках за сферы влияния банд, и зачастую служители порядка вынуждены были исполнять обязанности похоронной команды.
Впрочем, это было не самое страшное. Самое страшное случалось как раз тогда, когда полицейские вовремя успевали к месту происшествия и ввязывались в перестрелку. Если все оставались живы и невредимы — это был счастливый, но очень редкий случай.
Чтобы хоть как-то свести концы с концами, городские власти расформировали мелкие полицейские участки, а основные расходы по содержанию службы охраны порядка передали крупной промышленной компании «Оу-Си-Пи», которая тут же начала диктовать собственные условия муниципальной полиции. Это касалось и штатного расписания, и продолжительности дежурств, и социальных вопросов.
В конце концов вмешательства в работу городской полиции были настолько бесцеремонными, что профсоюз служащих полиции предложил провести забастовку.
И вот тогда в городе наступил настоящий ад. Толпы хулиганов, словно стаи голодных злых собак, бродили по городу, никого и ничего не боясь, круша все на своем пути. Камни летели в витрины магазинов, следом туда устремлялась с криками и свистом оголтелая толпа, разбивая и ломая все, что попадало под руку Мостовые были усыпаны осколками стекла, измятыми пивными банками, пустыми коробками. То там, то тут пылали подожженные автомобили.
Если до этого люди боялись выйти на улицы, то теперь они уже боялись и оставаться дома. На какое-то время слово «кража» исчезло из лексикона жителей города. Никто не крал. Просто, кто посильнее, сколачивал себе компанию, они врывались в квартиры, невзирая на то, есть там хозяева или нету, и брали все, что хотели. Если им пытались возражать, то обычно это были последние фразы в жизни хозяев квартиры.
Впрочем, чтобы получить пулю или несколько ударов, после которых уже невозможно было прийти в себя, не обязательно было возражать грабителям. Часто для этого было достаточно просто находиться в своей квартире.
Истории о разбоях ходили по городу одна страшнее другой.
В одном доме трое неизвестных сначала изнасиловали женщину, а затем ее одиннадцатилетнюю дочь Когда мать бросилась ей на помощь, неизвестные задушили женщину, при этом выкололи ей глаза.
В другом доме семидесятилетнюю старушку, которая по причине своей глухоты решила переспросить у зашедших, что им надо в ее квартире, бережно взяли на руки и сбросили с балкона десятого этажа.
Преступники то ли были настолько разъяренные, то ли совершенно уверенные в своей безнаказанности, что часто даже не пытались скрыть свои следы.
Случайные группы со временем сколачивались в банды, а грабежи «ради собственного удовольствия» все больше принимали целенаправленный характер Это очень насторожило воротил подпольного бизнеса, и в городе каждый день были слышны перестрелки Новичков, которые только-только успели испытать вкус легкой наживы, все чаще можно было найти в подъездах, в квартирах, или прямо на тротуарах то с простреленной головой, то просто изрешеченных автоматной очередью, то сбитых пролетевшим на полной скорости автомобилем.
Дорого заплатили полицейские за свою забастовку, когда наконец опять приступили к исполнению своих непосредственных обязанностей. На каждом углу их поджидала смерть. О патрулировании в одиночку нечего было и думать. С одной стороны, преступники, уверовав, что зло может быть безнаказанным, изо всех сил противились восстановлению порядка. С другой стороны, жители города, до смерти напуганные массовыми разбоями, не торопились помогать полиции.
Стражи порядка буквально валились с ног, пытаясь обуздать преступников.
Особенно досаждала банда Плашера, которая орудовала в районе Кадиллак-Хайц. Необычность ее заключалась в том, что, наживая огромный капитал на производстве и продаже наркотиков, она привлекла в свои ряды малолетних детей, беспризорных мальчишек. Пристрастившись к употреблению наркотиков, они становились послушным орудием в руках главарей и приводили в бешенство полицейских — стрелять по детям у них не поднимались руки. Чего, кстати, нельзя было сказать о детях. На это и рассчитывал Плашер, в критические моменты используя их в качестве пуленепробиваемых жилетов.
В последнее время налеты банды Плашера на Кадиллак-Хайц особенно участились, и жители буквально стонали от этих подонков. У них был и свой особый знак, который они оставляли на месте преступления — нарисованный на чем попало человеческий череп.