Была необъятная перевернутая голубая чаша, являвшаяся небом. Со смертельной медлительностью жгучее солнце пересекало ее и изливало свет, чтобы слепить и ослеплять глаза человека, и жару — пропекать мозги в черепной коробке. Через равные промежутки времени голубая чаша становилась черной и покрывалась звездами, собранными по две, подобно змеиным глазам — враждебным, холодным и злобно-насмешливым, — которые всю ночь следили за человеком, восстанавливающим силы для того, чтобы встретить лицом к лицу все муки приближающегося дня. Было море, бесконечно голубого цвета, взбухающее и опадающее, и отражающее попеременно голубую чашу и чудовищное размножение спаренных звезд. И был остров, не более пятидесяти ярдов в длину и пятнадцати в ширину.
А еще была крыса, с которой человек вел смертельную игру: жизнь в ней выступала ставкой.
Человек и крыса не были товарищами. Нет. Когда огромная волна выбросила человека на остров, он посчитал себя единственным оставшимся в живых после кораблекрушения, и в продолжение двадцати четырех часов им владела одна мысль: спасти все, что он может — не очень многое. И в течение всего дня и всей ночи громадные валы обрушивались на берег, покрывая пеной две трети суши. Тогда не было ни неба, ни моря, а только вода и пена, низвергавшиеся на остров. А остров являлся скалистым выступом. Ничего на нем не росло, даже не было никакого укрытия. С трудом удалось разместиться за грудой скал, обрывистых, мокрых и скользких. Но время от времени корабль прибивало к уступу, и человек безуспешно пытался достать что-нибудь.
Спасти удалось крайне мало. Несколько ящиков с фруктами разбились и, едва коснувшись берега, были поглощены морем. Четыре раза он видел проплывавшие мимо тюки, возможно, со съестным. Пригнанный волнами плот, лукаво и непринужденно, разлетелся в щепы прямо на его глазах. То, что от него осталось — куски дерева и железные скобы, — также было унесено морем.
До того, как океан успокоился, человек все же смог подобрать несколько досок и обрывков такелажа. А с разбитого плота он успел спасти бочонок с пресной водой и мешочек с сухарями.
Но ему не удалось достать ничего, что позволило бы надеяться покинуть остров. Ни куска полотна, чтобы соорудить себе укрытие. Ни даже достаточно длинной палки, чтобы сделать мачту и поднять сигнал бедствия.
Но у него был компаньон — крыса.
Это была огромная — около фута длиной — корабельная крыса, прозорливая и изворотливая, со свойственными ее племени коварством и жестокостью. Выбралась она на берег без помощи человека, и он так никогда и не узнал, каким образом ей это удалось. Может, она, подобно ему, прицепилась к обломкам или обрывкам канатов, выброшенным на сушу? Так или иначе, животное находилось здесь, и ему было известно о присутствии человека. И оно было досконально знакомо со всем, что может предложить остров для выживания, когда море отступило, и потянулась смертельная череда дней под небом, являвшимся необъятной голубой чашей, которую медленно пересекало жгучее солнце.
Именно тогда человек подвел итог своим возможностям. Они были неблестящими. Он пересчитал запасы провианта: двадцать два подмокших сухаря и маленький бочонок воды. У него было несколько футов веревки и немало досок, правда, совсем разбитых, из которых не построишь плот, даже если бы имелись необходимые инструменты. В кошеле, прикрепленном к поясу, хранилось шестьдесят долларов. И это все.
Не было спичек, но он обнаружил, что гвоздем, оставшимся после кораблекрушения, можно, ударяя по скале, высекать искры. Но поскольку жечь было нечего, не возникало и особой нужды в огне. Из деревянных обломков и щепок он соорудил костер, подложив самые мелкие вниз, а из канатов надрал пакли. Теперь было достаточно и одной искры, чтобы зажечь огонь для привлечения внимания проходящего судна. Запасы воды и пищи были ничтожны, и он составил себе очень суровый рацион. На самом деле он не смог бы жить, довольствуясь такими малыми порциями. Но умирать от голода он будет очень медленно. Он будет жить дольше и дольше страдать. Однако воля к жизни не имеет ничего общего с доводами рассудка. И потянулись дни ожидания… дни без надежды, во время которых жара и жажда изнуряла его.
В течение всего дня солнце было страшным. Не было тени. Не было укрытия. Не было земли. Не было ничего кроме потрескавшихся и скользких скал. Человек поджаривался и задыхался в пекле, от осматривания горизонта невыносимо жгло глаза. Он надеялся заметить корабль, но в действительности не верил в это. Утром он съедал установленную порцию и готовился к дневным мукам. Вечером выпивал немного, совсем немного, воды, а ночью восстанавливал силы, чтобы пережить и перестрадать еще один день. Он подсчитал, сколько в точности дней сможет прожить со своими запасами воды и сухарей. Он не задавался вопросом, зачем хочет просуществовать так долго.
О крысе он узнал на седьмой или восьмой день своего пребывания на острове.
Он взял мешочек с сухарями. Ему полагалось быть почти полным: дневная порция была столь незначительной. Но когда он его поднимал, что-то выпало ему под ноги. В мешке зияла дыра, из которой сыпалась белая пыль. На камне он увидел половину неровно обглоданного сухаря. Отметины были крысиными.
Сердце человека, казалось, перестало биться. Оцепенев, он с ужасом рассматривал дыру и обгрызенный сухарь. Потом лихорадочно принялся считать. Сухарей должно было быть девятнадцать. Осталось только шестнадцать да еще наполовину съеденный кусок. У него отняли более недели существования.
Конечно же, он не верил, что его подберут. Остров был маленьким пятнышком в пустыне океана. Может, даже не обозначенным на картах. Он не знал этого в точности. Если и обозначен, корабли, вероятно, обходили его стороной из-за опасностей, которые он представлял для судоходства. Но инстинкт, привязывающий к жизни, чересчур силен, чтобы выслушивать возражения. Руки человека тряслись. Он осторожно распутал клубок имевшихся веревок. Перехватил дыру и затянул ее. Он распределял свои запасы таким образом, чтобы поддержать жизнь в течение определенного числа дней. Он не мог решиться вычеркнуть из них хотя бы час. Поскольку у него отняли часть провизии, он должен уменьшить порции, чтобы компенсировать кражу. Так он и сделал.
Со скрупулезной тщательностью жевал он кусочек сухаря, составляющий дневную норму. Он растягивал его надолго. Вглядывался в горизонт ослепленными красными глазами. Ему постоянно хотелось есть. Ночью голод отзывался резью в желудке. Когда он взбирался на скользкую груду отполированных волнами скал, ноги держали с трудом, но он упорствовал. Он всматривался в море до вечера. Ничего не заметил. С наступлением ночи выпил несколько разрешенных себе глотков воды. Связав обрывки веревок, подвесил мешочек на палке.
На следующее утро мешок валялся внизу. Крыса перегрызла веревку. Оставалось всего двенадцать сухарей. Обнаружив следы муки на камне в двух ярдах от мешка, он догадался, что крыса утащила один сухарь с собой.
Теперь человек уже знал ненависть. Вне себя от ярости, он обшарил каждую пядь острова. Это было не трудно. Сто пятьдесят футов в одном направлении. Около сорока пяти в другом. Спрятаться негде. Правда, несколько расщелин и трещин в камнях позволяли крысе затаиться на время поисков. Человек нашел место, усыпанное крошками, где крыса за один раз съела порцию, которую он предназначал себе на три дня. Также он понял, каким образом крыса утоляет жажду. Даже сейчас дно расщелины было влажным. Вероятно, в течение ночи влага накапливалась, и крыса ее вылизывала. Для крысы было достаточно, но человеку этим не напиться.
Однако саму крысу он не обнаружил. Ему даже не удалось ее заметить. Он ненавидел ее с такой неистовой силой, что эта ненависть превосходила всякую человеческую ненависть вообще.
Ночью ему мешала уснуть ярость. Рядом с собой он положил кусок доски, чтобы воспользоваться им как дубиной. Мешок с сухарями выступал приманкой, и он принялся поджидать. Солнце зашло. Необъятная голубая чаша стала темной, зажглись звезды, чтобы дурным, недобрым взглядом следить за ним. От злобы у него тряслись руки. Море вздыхало и бурлило в рифах. Переполненный ненавистью, человек ждал.
Но он был слишком слаб. Внезапно он очнулся. Дубинка, которую он держал наготове, выскочив из руки, ударилась о камень. Шум разбудил его. Он услышал мелкие торопливо удаляющиеся шаги. Это убегала крыса. Мешочек находился, по крайней мере, в двух футах от того места, куда он его положил. Крыса пыталась утащить его в свое укрытие.
Человек издал гневный нечленораздельный вопль. Теперь он понимал, что если они оба продолжат жить на острове, он всегда будет представлять собой добычу для подстерегающей крысы. Таков инстинкт крыс. Со своей стороны, он при встрече постарается убить ее. Таков инстинкт людей. Но здесь, на пустынном острове, столкновение инстинктов неизбежно. Оно становится смертельным. Крыса и человек не могут жить на острове вместе. Если человек будет жить, крыса умрет. Если человек умрет, шансы крысы на выживание автоматически увеличатся.