— Ну да, Фион и Фейн, знаете?
— Гаэльские легенды, — с интересом заметил Фрэнк. — Местные герои. Скорее всего, с северными корнями. Вообще, здесь очень чувствуется влияние викингов, вплоть до самого побережья. Даже названия норвежские, а вовсе не гаэльские.
Я вздохнула, предчувствуя очередную тему на историческую тему, но миссис Бейрд заулыбалась и принялась расспрашивать моего мужа.
— Так, значит, это правда? Она была на севере и видела камень Двух Братьев? Значит, он и правда остался от викингов?
— Они посещали побережье многократно с шестого по четырнадцатый век, — мечтательным голосом пояснил Фрэнк, который, похоже, в этот момент видел внутренним зрением драккары, несущиеся по волнам. — Да, викинги… И они привезли с собой все свои мифы, а у них их было немало… Эти вещи тут укоренились.
Да, в это легко было поверить. Надвигались сумерки и, похоже, несли с собой бурю. Жутковатый свет сочился из облаков, и даже современные дома вдоль дороги выглядели древними и жутковатыми, равно как и обветренный пиктский камень, стоявший в сотне футов от нас на перекрестке дорог. В такую ночь хорошо было сидеть дома с запертыми ставнями.
Однако, вместо того, чтобы уютно устроиться в гостиной миссис Бейрд и любоваться развешанными по стенам картинами, Фрэнк предпочел принять приглашение на стаканчик шерри от мистера Бейнбриджа, местного поверенного, интересовавшегося городскими архивами.
Вспомнив свою первую встречу с мистером Бейнбриджем, я предпочла остаться дома.
— Постарайся вернуться до начала бури, — попросила я, целуя Фрэнка на прощание. — И передавай привет мистеру Бейнбриджу.
— Хм, да, да, конечно.
Стараясь не встречаться со мной взглядом, Фрэнк набросил на плечи плащ и, взяв с собой зонтик, вышел в коридор. Я закрыла за ним дверь, но не стала задвигать засов, чтобы он мог спокойно вернуться. Затем я прошла обратно в гостиную, невольно подумав о том, что Фрэнку будет приятно сделать вид, будто у него вовсе нет жены, и мистер Бейнбридж с удовольствием поддержит его в этом. Впрочем, мне ли его винить в этом?
Поначалу, вчера, когда мы посещали мистера Бейнбриджа, все шло не так уж скверно. Я вела себя тихо, вежливо, старалась выглядеть умной, но незаметной и хорошо воспитанной, — как полагается Идеальной Жене оксфордского дона до тех пор, пока не подали чай. Вспомнив об этом, я взглянула на свою правую руку, где до сих пор красовался ожог на всех четырех пальцах. В конце концов, не моя вина, что мистер Бейнбридж, вдовец, довольствовался дешевым жестяным чайником вместо нормального, фарфорового. Так же никто не виноват, что поверенный, желая проявить вежливость, попросил меня разлить чай в чашки. Также не его вина, что держатель, который он мне вручил, оказался растресканным, и накаленная докрасна ручка чайника обожгла мне руку.
Нет, сказала я себе, то, что я выронила чайник, — в этом не было ничего противоестественного. То, что я уронила его на ковер мистера Бейнбриджа, было всего лишь досадной случайностью, — надо же мне было его куда-то уронить. Хотя, конечно, восклицать при этом: «Твою мать!» едва ли стоило…
Оправившись от шока, мистер Бейнбридж проявил всю необходимую галантность, засуетился, перевязывая мне руку и не прислушиваясь к объяснениям Фрэнка, который смущенно принялся рассказывать, что последние два года я провела в полевом госпитале.
— Боюсь, что там моя жена подхватила пару крепких выражений от янки и всех прочих, — пробормотал Фрэнк с нервной усмешкой.
— Точно, — подтвердила я и поморщилась, оборачивая руку мокрой салфеткой. — Мужчины иногда выражаются довольно цветисто, когда вынимаешь из них осколки шрапнели.
Мистер Бейнбридж попытался тактично перевести разговор на нейтральную историческую почву и заявил, что всегда интересовался тем, как изменяется просторечный язык с течением времени. Он привел пару примеров гаэльских ругательств, и Фрэнк с удовольствием поддержал эту тему.
— Верно, — подтвердил он, убирая со лба челку. — Ругательства постоянно эволюционируют.
— Да, и это продолжается до сих пор, — подтвердила я, взяв кусок сахара щипчиками.
— О?! — вежливо обернулся ко мне мистер Бейнбридж. — Так вам встречались какие-то любопытные вариации на войне?
— Да, — кивнула я. — Любимое ругательство я подцепила у одного янки. Его звали Уильямсон, и он был родом, кажется, из Нью-Йорка. Он повторял это всякий раз, когда я меняла ему повязки.
— И что же это было за ругательство?