Несколько кленовых листьев, изящно кружась, упали наземь. Истощённо-тонкие пальцы Алики стискивали телефон так, что суставы пальцев побелели.
— Какой шанс?
— Алика... — Голос на том конце линии как будто смягчился тенью улыбки, терпкой, как прихваченная заморозками рябина. — Не делай вид, что ты не понимаешь. Давай попробуем ещё раз, начнём всё с начала. У меня остались чувства к тебе... Да, прошло два года, многое изменилось, я пыталась забыть тебя, загрузить себя работой, другими отношениями, но... не вышло. Я признаю, что была во многом неправа. Я обещаю тебе, всё будет по-другому, по-новому. Я помогу тебе с лечением, мы вытащим тебя.
— Регина, у меня есть девушка. Я в отношениях.
— Я знаю. Но после всего, что у нас было... Родная, я не верю, что тебя «отпустило». Такое не забывается.
Помолчав, Алика глухо проговорила:
— У тебя охренеть какое самомнение.
— Я просто давно знаю тебя, милая. Ты для меня — как открытая книга, — без малейшей тени смущения или гнева улыбнулся голос в динамике, и Алика даже представляла себе, как — снисходительно, чуть покровительственно, уголком полнокровных холеных губ, с насмешливо-ласковыми искорками в глубине жгуче-карих, почти чёрных глаз.
Она тоже хорошо знала свою собеседницу. Она и сейчас могла с закрытыми глазами вызвать в памяти её лицо и воспроизвести его мимику, выражения. Эта самоуверенность и энергичный напор, эти постоянные «я, я, я» почти в каждом предложении... Регина нисколько не изменилась.
— Так что ты скажешь насчёт моего предложения?
— Извини, не могу ответить тебе прямо сейчас.
Палец нажал на кнопку, прерывая соединение. В оконном стекле, накладываясь на нарядный осенний клён, отражалась голова, покрытая шапочкой коротких русых волос. Тонкая шея, выпирающие хрупкие ключицы в круглом вырезе мешковато сидящего джемпера. Горьковатые складочки-морщинки у рта, твёрдо сжатые губы и тёмные, пристально-печальные впадины глаз, бросавшие в безмятежное сентябрьское небо упрямый, укоризненный вопрос.
К столу она вернулась, изо всех сил стараясь не показать своих чувств Таше. Ни к чему девочке её переживания, у неё своих хватает. Нутро сжалось тоскливой тошнотой, кусок больше не лез в горло, желудок превратился в напряжённый, тугой комок. Алика кое-как смогла допить лишь остывающий кофе. Таша «заедала» эмоции, а она — с точностью до наоборот, не могла в себя впихнуть ни крошки, оттого и была склонна худеть на нервах. В нормальном состоянии ей всегда была свойственна стройность и даже некоторая сухощавость, от стрессов она сбрасывала не больше трёх-четырёх кило, которые потом благополучно восстанавливались, но в последние несколько месяцев весы стабильно показывали «недостачу» в семь, а порой и восемь килограммов. Килограмм-полтора «гуляли» туда-сюда. Щёки ввалились, лицо заострилось и посуровело, рёбра и подвздошные кости торчали, а запястья... Смотреть страшно: тонкие, как спички. Виной этому был уже не стресс. Точнее, не только он.
Таша не спросила, кто звонил. Она прилежно старалась есть медленно, прочитав где-то, что это полезно — помогает не переедать и насыщаться небольшими порциями. Поднося ломтик поджаренного хлеба с маслом ко рту, она осторожно отщипывала зубами крошечный кусочек. «Хрум», — ломалась аппетитная корочка. Потом — малюсенький глоток кофе, а следом — такой же микроскопический кусочек яйца, на котором мерцали белые крупинки соли. Зубки у Таши были мелкие, белые, ровные и девственно-красивые — о таких поэты говорили: «Зубы — точно жемчугá». У неё ещё не стояло ни единой пломбы.
— Ты прямо как пташка клюёшь, — не удержалась от улыбки Алика, хотя холодно-каменное напряжение норовило сковать мышцы лица, наложив на него суровую маску. Но при взгляде на Ташу сердце всегда невольно теплело.
— А ты почему не ешь? — взглядом намекая на нетронутую порцию Алики, спросила девушка.
— Да так... расхотелось что-то, — слегка поморщившись, уклончиво сказала Алика. — Я попозже съем, наверно.
Она убрала свою тарелку с яйцом и хлебом в холодильник. Таша проследила за ней взглядом, в котором читалось беспокойство.
— Кто звонил? — наконец задала она вопрос.
— Да одна старая знакомая, ничего особенного, — сказала Алика, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее и беззаботнее. И успокоительно пообещала: — Не переживай, я поем. Потом.
Солнечных лучей в кленовых кронах добавилось. Резные листья горели тонким, полупрозрачным золотом на ветвях, но уже немало их опавших товарищей усеивало подстриженный газончик под деревьями. Чистое небо наискосок пересекали несколько тонких, как тюль, перистых облаков. Чудесный день начинался.
— Мне кажется, осенью даже как-то светлее, чем летом, — подняв глаза к сияющему шатру кленовой листвы, сказала Алика.