– Данилов, и вы тут?
Данилов обернулся. Кудасов стоял перед ним.
– Я не за себя, – сказал Данилов.
– Номер-то у вас какой? – спросил Кудасов.
– У меня никакого…
– Ну а у того-то, вместо кого вы? Если не секрет…
– Сейчас посмотрю, – сказал Данилов, – у меня где-то есть бумажка… Двести семнадцатый, что ли…
– Я чуть впереди, – сказал Кудасов. – Это вы за Клавдию Петровну, наверное?..
– Да…
– Вы номер-то на ладони чернилами напишите.
– Зачем на ладони?
– Ну как же… Для верности… Здесь все так делают… Вот мою ручку возьмите… Чернила хорошие.
Данилов поневоле вывел на ладони «217», ручку вернул с благодарностью, сказал:
– Давно я не писал номеров на ладони.
– А то как же… Здесь ведь такая публика – палец в рот не клади! Я вот на двух написал, на одной – арабскими, на другой – римскими, да и покрупней, чем вы.
Было душно, и Данилов распахнул пальто.
– Ба, да у вас у самого ручка-то есть! – сказал тут же Кудасов, углядев известный нам индикатор.
– Она не пишет, – поспешно сказал Данилов.
– Шведская?
– Шведская, – согласился Данилов.
– Кабы заглянуть…
– Да пожалуйста… – жалобно сказал Данилов.
Он протянул Кудасову ручку, опасаясь при этом, как бы не засветилась грешным делом голая рубенсовская женщина в красных сапогах. Женщина не засветилась, ничего демонического в квартире Ростовцева не было.
– Умеют же, – сказал Кудасов, возвращая индикатор.
– Умеют, – вздохнул Данилов.
– Но, видно, дешевая она…
– Недорогая…
– А вот умеют…
Зная Кудасова, Данилов чувствовал, что очень скоро Кудасов поставит его, Данилова, в такое положение, в каком ему ничего не останется делать, как подарить Кудасову шведскую недорогую ручку, а Кудасов еще и ломаться станет… «Но нет уж, шиш!» – подумал Данилов.
Но тут индикатору во спасение дверь одной из комнат открылась, и в прихожую стремительно вышли люди, явно те, которых ждали. Были они чрезвычайно озабоченные и значительные, ни на кого не глядели, ни с кем не здоровались, спешили куда-то, в другую комнату, словно в преддверии великих событий, с очередного заседания на внеочередное. Все задвигались, с готовностью стали уступать дорогу, сжимаясь и делаясь плоскими, а тоже были, видно, люди не простые. Дамы вставали на цыпочки, желая углядеть, кто ж там идет-то. Впереди шествия Данилов заметил маленького человека с черной бородкой, верткого, легкого и решительного, он и придавал движению ритм и важность, то был известный социолог Облаков, доктор наук, Данилова в какой-то компании знакомили с ним, у Добкиных, что ли. К удивлению своему, Данилов увидел среди прошедших и известного ему директора магазина Галкина. Дама в зимнем парике обернулась к Кудасову и Данилову, вся возбужденная и пылкая:
– А вот тот-то, тот – кто, в сером костюме?
– Комментатор-международник, по телевизору выступает, – обиженно сказал Кудасов. – И сюда просочился!
– Да нет! Не тот в сером костюме, а который в сером костюме сзади шел!
– Врач.
– Косметолог?
– Диетолог.
– А гинеколог где же?
– А я почем знаю! – сердитый Кудасов отвернулся от дамы, прохождение комментатора-международника в числе распорядителей, видно, поубавило в Кудасове куртуазности.
Важные люди прошли, закрыли за собой дверь. В прихожей сразу стало шумно, в очереди вот-вот должно было возникнуть движение. То, из-за чего не выспались и не курили в коридоре, начиналось.
– А вы что же, не сумели сюда пробиться? – сказал Кудасов. – Или проспали?
– Да как-то недосуг было…
– Вот и зря… А впрочем, я вас знаю… – покачал головой Кудасов. – Вы человек беспечный – живете только нынешним днем. Думать о будущем вам и в голову не приходит… И детей у вас нет…
– Да уж куда тут… – вздохнул Данилов.
– Номер первый! – деловито прозвучало в прихожей.
И стали номера по очереди проходить в комнату с комиссией, или как там ее называть, а оттуда возвращались вскоре и теперь уже, довольные, шли к выходу. Очередь двигалась потихоньку, Данилов расстегнул все пуговицы пальто, а лохматую нутриевую шапку, чудом купленную ему Муравлевым в пригородном меховом ателье за двадцать рублей, повесил на криво загнутый угол оцинкованного корыта. Он прикинул в уме скорость движения очереди и понял, что проведет здесь полтора часа. «Ну, Клавдия!» – пригрозил он подруге профессора Войнова. Впрочем, и сам он был хорош!
Но вот отметился Кудасов, улыбаясь и засовывая бумажник в потаенный карман пиджака, прошел мимо Данилова. А через четверть часа вызвали и номер двести семнадцатый. Данилов двинулся было на вызов, но вдруг ему стало жалко нутриевую шапку, висевшую теперь от него далеко, не хотелось бы ее терять, а тут еще прихожую пересек со сковородкой в руке, направляясь, видно, на кухню, румяный тридцатилетний отрок Ростовцев, и Данилов отметил, что обаятельный-то он обаятельный, но в сущности пират и, наверное, где-то прячет клад.
– Номер двести семнадцатый, – сказали опять.
«Ну ладно, – подумал Данилов. – Шапка не инструмент, да и демонических сил здесь нет…» И он пошел в большую комнату, видно, столовую.
– Номер двести семнадцатый?
– Да, – улыбнулся Данилов, – двести семнадцатый…
И он предъявил ладонь с чернильными цифрами.
Спрашивал не Облаков, социолог и доктор наук, хотя Данилов сразу понял, что он тут главный, а крупный пегий человек в пушистых баках и усах, сидевший на три стула левее Облакова. Он держал ручку и имел перед собой зеленую тетрадь, то ли ведомость, то ли вахтенный журнал.
Вообще же люди, сидевшие за пустым обеденным столом, накрытым индийской клеенкой в шашлычных сюжетах, а их было девять человек, походили и на приемную комиссию, хотя Данилову и трудно было представить заседание приемной комиссии в комнате с телевизором, старенькими тумбочками в балясинах, ореховым трюмо, мраморным рукомойником и немецкими ковриками на стенах – гуси на них паслись и прыгали кролики возле склонившейся к ручью Гретхен, видимо, дочери мельника. При этом люди за столом опять показались Данилову такими значительными и большими, что Данилов сразу же почувствовал расстояние между ними и собой, он даже заробел на мгновение, будто он стоял теперь у подножья пирамиды Хеопса (по новой науке – Хуфу), а эти люди глядели на него с последних великаньих камней пирамиды.
– Ваша фамилия? – спросил пегий человек.
– Данилов, – ответил Данилов.
– У нас таких нет, – сказал пегий человек.
– Я за Соболеву Клавдию Петровну, – сказал Данилов.
– Отчего она доверила вам?
– Я ее бывший муж… – сказал Данилов.
Пегий человек с сомнением поглядел на Облакова, тот наклонил голову и сказал быстро:
– Бывшим мужьям доверять можно.
– Все же покажите какой-нибудь документ, – сказал пегий человек.
Он изучил театральное удостоверение Данилова и его паспорт, а данные паспорта – серию, номер, каким отделением милиции выдан и когда – записал в зеленую тетрадь.
– Хорошо. Мы отмечаем Соболеву.
– Я могу идти? – спросил Данилов.
– А взнос?
– Какой взнос?
– Пятнадцать рублей.
– Она мне ничего не говорила, – сказал Данилов. – При мне нет пятнадцати рублей… Она попросила отметиться – и все… Придет в следующий раз и заплатит…
– Она прекрасно помнила об этих пятнадцати рублях, – мрачно заявил человек в красивых очках, именно его Кудасов назвал международником, Данилов ему явно не нравился.
– Вы займите пятнадцать рублей, – доброжелательно сказал Облаков. – Наверное, в очереди у вас есть знакомые.
При этих словах директор магазина Галкин принялся рассматривать кроликов милой Гретхен.
– У меня здесь нет знакомых, – сказал Данилов, он был рад тому, что Галкин отвернулся.
– Ну… – развел руками Облаков.
– Придется Соболеву Клавдию Петровну, – строго сказал пегий человек, – перенести в конец очереди. Новый номер ей будет назван при уплате взноса.
– Как же так… – растерялся Данилов. – Она забежит сегодня и уплатит…