— Скажите, Роб, — настойчиво говорит Зигфрид. — Что вы хотели сказать?
— Будь ты проклят, Зигфрид!
— Давайте, Роб! Говорите.
— Что говорить? Боже, Зигфрид! Ты меня прижал к стене. Этот вздор никому не приносит пользы.
— Боб, пожалуйста, скажите, что вас беспокоит.
— Заткни свою грязную жестяную пасть! — Вся боль, от которой я так старательно уходил, вырывается наружу, и я не могу с ней справиться.
— Боб, я предлагаю, чтобы вы попытались…
Я бьюсь о ремни, вырываю клочья пены из матраца, реву: «Заткнись! Я не хочу тебя слушать! Я не могу справиться, неужели не понятно? НЕ могу! НЕ могу справиться!»
Зигфрид терпеливо ждет, пока я не перестану плакать, что происходит совершенно неожиданно. И тут, прежде чем он успевает что-то сказать, я устало говорю; «Дьявол, Зигфрид, все это ничего не дает. Я думаю, что нужно прекратить. Наверно, есть люди, которым твои услуги нужны больше, чем мне».
— Что касается этого, — отвечает он, — то я с ними встречаюсь в назначенное время.
Я вытираю слезы бумажным полотенцем и ничего не отвечаю.
— Я думаю, что мы еще можем кое-чего достичь, — продолжает он. — Но решать, будем ли мы продолжать сеансы или нет, должны вы.
— Есть в восстановительной комнате что-нибудь выпить? — спрашиваю я его.
— Не то, о чем вы думаете. Но мне говорили, что на верхнем этаже этого здания очень хороший бар.
— Что ж, — говорю я, — я просто удивляюсь, что я тут делаю.
Пятнадцать минут спустя, подтвердив сеанс на следующей неделе, я пью кофе в восстановительной комнате Зигфрида. Прислушиваюсь, не начал ли плакать его следующий пациент, но ничего не слышу.
Я умываюсь, повязываю шарф, приглаживаю вихор на голове. Потом поднимаюсь в бар. Официант знает меня и проводит к столику, выходящему на юг, к нижнему краю Пузыря. Он взглядом показывает на высокую медноволосую девушку, в одиночестве сидящую за столиком, но я отрицательно качаю головой. Выпиваю, восхищаясь ногами медноволосой девушки и думая о том, куда отправиться на ужин, потом отправляюсь на урок гитары.
Сколько себя помню, я всегда хотел стать старателем. В шесть лет отец и мать взяли меня на ярмарку в Чейни. Горячие сосиски и воздушная соя, разноцветные шары, наполненные водородом, цирк с собаками и лошадьми, колесо счастья, игры, прогулки. И еще надувная палатка с непрозрачными стенами, вход стоит доллар, и там выставка предметов из туннелей хичи на Венере. Молитвенные веера и огненные жемчужины, зеркала из настоящего металла хичи, и все это можно купить по двадцать пять долларов за штуку. Папа сказал, что они не настоящие, но для меня они были самыми настоящими. Впрочем мы не могли себе позволить потратить двадцать пять долларов. Да если подумать, мне и не нужно было зеркало. Лицо в веснушках, выступающие зубы, волосы, которые я зачесывал назад и перевязывал. Тогда только что обнаружили Врата, и я помню, как по пути домой в аэробусе папа говорил об этом. Они думали, что я сплю, но меня разбудила тоска в его голосе.
Если бы не мама и я, он нашел бы возможность отправиться туда. Но такой возможности у него не было. Год спустя он умер. И я унаследовал от него работу, как только достаточно подрос.
Не знаю, работали ли вы когда-нибудь на пищевых шахтах, но, конечно, слышали о них. В этой работе ничего привлекательного. В двенадцать лет я начал с половины рабочего дня и за половинную плату. К шестнадцати у меня был статус отца — сверловщик шпуров; хорошая оплата и трудная работа.
Но что делать с этой оплатой? Для Полной медицины ее недостаточно. Недостаточно даже для ухода из шахты, всего лишь история местного успеха. Работаешь шесть часов и десять отдыхаешь. Восемь часов сна, и ты снова на ногах, а вся одежда провоняла сланцем. Курить можно только в специально изолированных помещениях. Всюду оседает маслянистый туман. И девушки тоже пропахли и тоже измучены работой.
Мы все жили одинаково; много работали, гонялись за женщинами друг друга и играли в лотерею. И много пили того дешевого крепкого пойла, что делалось в десяти милях от нас. Иногда на бутылке была этикетка шотландского виски, иногда водки или бурбона, но все это из одних и тех же шламовых колонн. Я ничем не отличался от остальных… только однажды выиграл в лотерею. И это был мой выездной билет.