Собравшись где-то за пригорком на партсобрание, единодушно голосовали и спустя неделю выдавали кандидатскую карточку. Партийность, конечно, мало что меняла в положении бойца - если задерживался в строю, присваивали звание младшего сержанта, да перед наступлением давали задание прокричать в цепи: "За Родину, за Сталина!"
На деле, может быть, кричали, а может, и нет. Легенда об этом боевом кличе имеет во многом пропагандистское происхождение и дошла до нас со страниц военной печати. В неумолчном грохоте боя, среди взрывов и пулеметно-автоматной трескотни трудно было расслышать собственный голос, не то что чей-то нелепый, мало соответствующий обстановке призывный клич.
Не слыхать было даже "ура", когда его действительно кричали в определенные моменты боя. После какой-либо неудачи, когда начинался "разбор полетов" и поиск виновников, политработники обычно спрашивали у подопечных: почему не было призывных криков? Им возражали: "Да кричали, ей-богу! Разве не слышали?"
Наверно, не слышали, потому что сзади не слышно. И далеко не все видно.
Чем дальше от фронта, тем выше чины командиров и тем больше у них власти. За пятнадцать-двадцать километров от передовой все тыловые населенные пункты, леса и овражки были забиты войсковыми штабами, частями и учреждениями с десятками и сотнями старших офицеров, которые что-то делали - писали, совещались, требовали огромного количества транспорта и средств связи. А в то же время на передовой под огнем ворошилась, изображая наступление, горстка уставших, измотанных восемнадцатилетних юнцов, управляемых взводными и ротными - такими же восемнадцати- и двадцатилетними лейтенантами. От их способностей, патриотизма и самоотверженности и зависел успех или неуспех боя и в конечном счете - военная карьера тех, кто оставался в тылу. Особенно в дальнем тылу. Генералы и старшие офицеры, как это и заведено во всякой армии, все же управляли не войсками, а стоящими на ступеньку ниже генералами и офицерами так было сподручнее во всех отношениях. Наиболее честные и умные делали это так, что, вполне удовлетворяя высшее командование, старались не очень притеснять подчиненных, что позволяло им поддерживать репутацию справедливых начальников. Но такая манера поведения вовсе не являлась правилом, а скорее исключением из правил. Правилом же была полная покорность перед старшими и беспощадная жесткость - по отношению к подчиненным; на этом в войну преуспели многие. Именно степень требовательности, а не что-либо другое, определяла карьеру самых выдающихся полководцев сталинской школы. Помнится, после войны судили офицера - вполне заслуженного, вся грудь в наградах, боевого полковника, командира гвардейского стрелкового полка. Этот офицер воевал под чужим именем, по документам настоящего, погибшего командира полка, у которого служил ординарцем. На суде ему был задан вопрос: "Как же вы, не имея военного образования, будучи только сержантом, решились на такой подлог, взяли на себя ответственность за судьбы сотен людей? Как вы ими командовали?" На что бывший сержант отвечал с обескураживающей логикой: "Очень просто! Получив свыше приказ, вызываю командиров батальонов и так накручиваю им хвосты, что бросаются исполнять, как угорелые". Наверно, неплохо "накручивал хвосты", если получил за войну к двум незаконно присвоенным еще четыре вполне заслуженных ордена. Действительно, усвоил сталинскую науку побеждать.
Существует распространенный миф о том, что неудачи первого периода войны вызваны, кроме прочего, репрессиями среди высшего комсостава Красной Армии, имевшими место накануне войны. Разумеется, репрессии явились злом во всех отношениях. Но ведь репрессировали не всех, самые опытные все же остались и возглавляли армию.