Дочерей из правящих домов, которые тоже нет-нет да и попадали на отработку в оранжерею, эйр Гарбо отчего-то не «прищипывал». Видимо, в «пасынковании» благородные аристократки, как и королевские лилии, не нуждались.
В общем, на отработку в оранжерею я попадать в одиночку отнюдь не жаждала.
— Вот умеешь ты убеждать, Алекс, у тебя прямо талант дипломата, — выдохнула я. — Когда надо встречать твоего подселенца и где?
— Спасибо, Нари, — радостно завопила подруга так, что в ушах зазвенело. И, не удержавшись, поддразнила: — А в оранжерею я и так с тобой пошла бы, без всяких просьб.
— А я и так бы твоего альва встретила, без всяких «выгодных предложений», — парировала я столь же ехидно.
— Ну ты… Ты… — задохнулась от возмущения Алекс. — Да уж… Порою мне кажется, что я свою лучшую подругу совсем не знаю…
Лучшую? Да вообще единственную!
Алекс назвала адрес и время и тут же отключилась. А я… Я упала на подушки и, бездумно глядя в потолок, тихо произнесла:
— Тебе не кажется, Алекс, ты и вправду меня совсем не знаешь.
Рассвет еще кутался в рваные дождевые тучи, когда я покинула дом, в котором все спали. На втором этаже похрапывал дядюшка Моррис. Неугомонные рыжие кузены-близнецы дремали на чердаке. Кузина наверняка только недавно легла в постель и сейчас старалась совершить невозможное: выспаться и не опоздать на свою демонстрацию, которая начиналась в девять утра. Матеуш — вечный повеса и дядин дальний родственник — скорее всего и вовсе не пришел ночевать.
Потому я, стараясь не шуметь, спустилась с лестницы, глянула на разбросанные вещи и усмехнулась. Дядюшка был из тех людей, которые во всем любили порядок. Несколько своеобразный, но порядок. Например, эйр Моррис всегда ставил чашку на чайный след от предыдущей чашки. Чаще всего в нашем семействе слово «убраться» было синонимом слова «исчезнуть», а не «подмести пол и протереть пыль». Потому что именно в легком бардаке дядюшке, натуре творческой, с тонкой душевной организацией, было комфортнее всего созидать.
Хотя результаты того созидания… Неподготовленный зритель с шатким здоровьем, глядя на дядюшкины скульптуры, имел все шансы стать обладателем шикарного сердечного приступа. Но это мелочи, как утверждал дядюшка, ведь главное — приобщиться к прекрасному. А здоровье… Так лекари на что? Ну, на крайний случай — некроманты.
С его точкой зрения, что удивительно, соглашались. Особенно посетители его выставок, когда лично сталкивались с творцом шедевров. Хотя, может, причиной единства мнений зрителей и автора были габариты дядюшки. Могучему телу эйра Морриса позавидовали бы и борцы-тяжеловесы.
Но сейчас глава семейства Россов спал. А я, тихонько притворив дверь, выбежала на улицу. До портовой площади было неблизко. В такую рань общественные вагончики, движимые элементалями по монорельсу, еще не ходили, а ловить попутный магомобиль… Ну уж дудки. Этот альв не стоил того, чтобы тратить на него целых два форинта.
Поэтому я поправила сумку и припустила по улице. Миновала квартал Кристаллов, где царствовали журналисты и маги-искусники. Промчалась через район Голубой Ягоды, в котором находились библиотеки и парки. Скользнула взглядом по набережной. Там, с другой стороны реки, была улица Сиреневых Окон, а за ней — район Смогов, плавно перетекавший в провинциальный городок Зейн, что вплотную прилепился к столице.
Солнце уже купало первые лучи в неспешных водах Кейши, когда я, запыхавшаяся, влетела на площадь. Несмотря на ранний час, здесь было людно, орочно, цвергно и чуть-чуть вервольфно. Еще бы. Причаливали два небесных корабля. Сначала один ударил якорями о неровный, состоявший из выбоин и зубьев швартовый вал. Брусчатка под моими ногами дрогнула. Через пару минут грохнули якоря другого, вновь заставив задрожать мостовую. А потом раздался скрежет: железное брюхо опускающегося судна чуть задело боковое крыло уже приземлившегося.
Воздушные элементали, что вращали винты и надували паруса, убавили пыл, а затем и вовсе стихли, словно растворившись в легком утреннем ветерке, что гулял по площади.
Едва по трапу начали сходить пассажиры, я завертела головой, силясь разглядеть в толпе альва. Тщетно. Прибывшие гости столицы стаей рыбешек плыли мимо меня. Я с сомнением покосилась на листок с именем, которым размахивала. Может, имя написано неверно? Ну… С учетом того, что из всего языка альвов я знала только их алфавит и пару ругательств (благодаря приятелю-адепту с факультета высокой словесности весьма витиеватых!), это было вполне вероятно.
Время шло, толпа прибывших редела, и я начала волноваться. Неужели упустила? Повертела головой и увидела невдалеке скамейку для ожидающих. На мою удачу, та была пустой. Недолго думая я сняла туфли и белкой взлетела по подлокотнику на спинку, оказавшись выше толпы. Балансируя на выгнутом чугунном краю, который был не толще моего мизинца, я и увидела альва.
Высокий, уверенный в себе и каждом своем шаге, он… впечатлял. И напрочь не соответствовал тому образу, который я выстроила у себя в голове.
Моему воображаемому альву я уже приклеила ярлык «мальчик, где твоя юбочка». Не знаю почему. Может, потому что их раса казалась мне изнеженной, привыкшей опираться на ум, а не на силу, предпочитавшей дипломатические интриги открытому и однозначному ответу.
Глядя же на этого конкретного альва, как-то сразу вспоминалось, что он далекий потомок искусных кузнецов и воинов. И что в давние времена его раса стала заслоном между песчаными демонами и людьми. Ведь именно остроухие победили орду, которая оставляла после себя лишь тлен и пепел.
Бронзовая кожа, широкие плечи, поджарое, словно созданное из мышц и сухожилий тело, которое не могла скрыть льняная рубашка, — на миг показалось, что передо мной ожившая статуя легионера, отлитая из металла. Только меча-акинака да шлема не хватало. Нетипичный альв. Совсем. Единственное, что соответствовало классическому образу, — острые уши, унизанные колечками.
Альв, державший на одном пальце кожаную куртку, перекинутую через плечо, резко повернул голову. Наши взгляды встретились, и я замерла.
В моей жизни лишь однажды на меня смотрели так… внимательно и остро. Настолько остро, что, казалось, шевельнись — и порежешься о невидимую, натянутую до предела тонкую нить. А потом будут боль и отчаяние.
Но то был краткий миг, а затем взгляд зеленых глаз альва скользнул ниже, на листок бумаги с именем, который я держала одной рукой у груди. В другой у меня были туфли.
Его губы дрогнули в усмешке. А в следующую секунду я покачнулась и, потеряв равновесие, полетела вниз. В голове успела промелькнуть мысль: «Гадство! Спалилась!»
Падая, весьма болезненно ударилась бедром о спинку скамейки. Приземлилась на пятую точку так, что зубы клацнули. И то ли от столкновения с брусчаткой мозги встали на место, то ли испуг прошел, но я осознала: проколоться я нигде не могла. А значит — просто показалось. Поэтому сейчас стоит взять себя в руки или хотя бы для начала подняться на ноги. И пойти встречать этого наглого альва.
В том, что остроухий — очень наглый и невероятно самоуверенный, я отчего-то не сомневалась. Я встала, отряхнула запылившуюся юбку и обулась. Все же плохая идея была снимать туфли. Но воспитание не позволило встать на скамейку в грязной обуви. Следы же останутся. А потом кто-то на них обязательно сядет и испачкается. И вот результат. Испачкалась я. Причем вся.
Одна радость — теперь я точно знала, как выглядит тот, кого нужно встретить. Я заозиралась, ища альва. Но его не было.
Зато откуда-то появились репортеры, кричавшие на все лады: «Где же он?», «Был тут…», «Я видел Варлока», — и щелкавшие затворами магографических камер. Но, судя по досадливым воплям, вхолостую.
Спустя минуту над ухом раздался вкрадчивый баритон:
— Elsta Leirin? Moruy lo Virmar Norwood, or Vir. [1]
Я подняла взгляд и не сдержалась:
— Засада.
Через круглые стекла на меня смотрели внимательные серые глаза альва. Вот только была маленькая проблема. Это был не тот альв.