И почти уверилась, что все в порядке, как на мое плечо легла тяжелая рука.
Я вжалась в угол и зажмурилась.
Сейчас меня будут бить. Это в лучшем случае. Потому как лучше пусть просто побьет и свалит — надеюсь, этого он и хочет, раз так резко остановил меня, схватив за плечо, да еще и швырнул в безлюдную подворотню.
Ох, Стихии, что я сделала не так?
Как он переместился настолько быстро? Почему что-то почувствовал, хотя я применила свой дар? Что он будет со мной делать и как теперь быть? Ведь если я не вернусь к Банкабу с этими идиотскими часами, которые что на вид, что на ощупь были совершенно обычной безделушкой, ну разве что золотой да с камнями — воровской клан не устраивает специальных засад на такое! — так вот, если не выполню этого задания, никто меня не отпустит.
Впрочем, не уверена, что вообще доберусь до «папочки».
Оскорбленный капитан ведь может послать за стражей, то тогда выжить будет очень сложно. Только если удасться прикинуться запутавшейся служанкой. А так или стражи пришибут в попытках узнать подробности, или свои найдут способ перерезать горло, если я эти подробности начну рассказывать.
А что будет с близнецами?
Молчание затягивалось. Всхлипнула и открыла глаза, и было бы куда отшатнуться — отшатнулась бы. Потому что мужчина наклонился, да так, что его лицо оказалось близко от моего, а глаза его разделывали меня на маленькие кусочки и кровь тянули из жил.
Мне показалось, или в серых радужках промелькнула чернота?
Захр!
Так вот в чем дело! Маг смерти.
Поверить не могу, что Банкабу не знал об этом. Решил подставить? И что, в таком случае, на самом деле обозначали часики?
— Кто тебя послал? — рыкнул.
Закономерный вопрос.
Я помотала отрицательно головой.
— Кто сказал, что это за вещь?
— Никто, — всхлипнула снова и совершенно натурально. — Я ничего не знала ни про вас, ни про эту побрякушку. Она так торчала… Я иногда подстерегаю возле домов этих… А там, как повезет.
— Повезет? То есть магия мне померещилась? — голос его прозвучал издевательски. Не верит. Захр, я бы тоже не поверила, если бы сумела почувствовать подобное. Но надо было играть до конца.
— Магия? Правда? Вам что-то показалось, лорд, вы…
— Откуда знаешь, что лорд? — лицо стало ожесточенней.
Красивое, кстати, лицо. Идеальное. Его портила лишь жестокость, которая всегда искажала черты. И этот взгляд…
Стихии, о чем я думаю!
— Ну… Красивый, чистый, благородный… С деньгами…Настоящий мужчина — вот я и подумала… Вы же пожалеете бедную девушку? Клянусь Стихиями, это последний раз, когда я пытаюсь что-то украсть…
— И правда последний, — капитан снова вцепился мне в руку и очень больно сжал её, — Потому что после того, как с тобой поработают дознаватели, воровать тебе больше не захочется.
Я почувствовала, что леденею от ног до самой макушки. Дознаватели? Верная смерть. Они вскроют мне голову и вытащат оттуда все, оставив либо сумасшедшей, либо мишенью для «семьи». И плевать им будет, что я жертва обстоятельств. И на близнецов, если упомяну их, плевать.
И если у него есть связь с дознавателями, значит…
Стихии, помогите же!
Но Стихии молчали, как и всегда, когда они мне нужны.
Я расплакалась от беспомощности и от того, что меня дернули и подняли, выламывая руку.
— Подождите, — прошептала горячечно, уже сама вцепляясь в камзол. Мне показалось, или черноволосый втянул носом воздух и помрачнел еще сильнее? Ну да, пахло от меня дурно. — Не надо пожалуйста дознавателей. Я и правда служанка, но маг… не зарегистрированный, и использую… использую дар крайне редко. И никогда на самом деле не наношу вреда! Вы же можете почувствовать, что я не лгу, да? Раз смогли то заклинание распознать? Вы же видите, что не лгу. Не отдавайте меня, пожалуйста! Не выживают в их стенах такие, как я…
Но он лишь отрицательно покачал головой. Не чувствует? Не маг? Не верит? Что?!
— Раньше надо было думать, — заявил, наконец.
И потащил прочь.
Что же делать?
Я остановилась, как вкопанная, уперлась ногами. А потом оторвалась, отпрянула — не в попытке бежать, позади был тупик, но в попытке использовать еще один аргумент.
Единственный, что у меня был.
Стянула с волос косынку, убрала жуткий фартук, оставшись в довольно опрятном платьице и, зажмурившись, прошептала:
— Я на все согласна. Даже отдать вам невинность.
И принялась расстегивать многочисленные пуговички, не открывая глаз.
Сработает ли? Я не знала. По многочисленным историям следовало предполагать, что мужчины, охочие до шлюх в продажных домах, весьма ценят девственность. Да и всегда рады повалить кого и раздвинуть ноги.
Вряд ли я хуже. Кое-кто даже говорил, что красивая.
Я уже спустила платье на талию и начала стягивать его с бедер, как раздался громкий смех.
Испуганно замерла, открыла глаза уставилась на капитана, который издевательски смеялся и чуть ли не показывал на меня пальцем.
— Серьезно? — спросил он между двух приступов злого хохота. — Невинность? «Отдать»? Чтобы ты безвольным бревном лежала подо мной на вонючих камнях? Да будь ты последней шлюхой Таноса, я бы в жизни не стал спать с таким… отребьем.
В лицо бросилась краска. Я почувствовала, как мучительно краснеют не только щеки, но стыд заливает меня чуть ли не до талии. Его слова хлестали похуже кнута — а я ведь знала, как работает кнут.
Отребье.
Отребье!
Отчаяние затопило меня полностью. А еще незнакомая мне злость и что-то странное, темное, что я никогда не испытывала.
Значит, отребье? Значит, спать с шлюхами за золото он готов — а моя невинность ему и даром не нужна? Как и моя неопытность?
Я сделала два шага вперед, приподнялась на цыпочках и притянула его за голову, впечаталась своими губами в его, прокусывая, кажется, до крови и толкая язык между его зубами.
Я не умела целоваться. Единственные два поцелуя были вырваны у меня насильно и заставили возненавидеть этот процесс. Но я могла действовать, как те насильники. Уж очень хорошо помнила, как они это делали. И их губы, прижатые к моим, и мерзкое ощущение языка в моем рту, и руки, прижимающие мой затылок, и несвежее дыхание.
Его дыхание было свежим. Даже без вкуса алкоголя, чему я мимолетно удивилась. Губы — горячими и… сладкими? Мой язык попал в плен его рта и принялся там хозяйничать. Или мне так казалось? Потому что в какой-то момент ситуация изменилась. И теперь его язык вонзился в мой рот, углубляя поцелуй так, что у меня начала кружиться голова. Его руки вдруг поднялись и зарылись пальцами в мои крашеные волосы, которые — я знала — на ощупь так и остались шелковистыми и тяжелыми. Его дыхание опалило жаром и нежностью одновременно, а его тело, и до того напряженное, окаменело еще больше и прижалось к моему.
Меня чуть не разорвало на части ощущение противоречивости происходящего, ощущение падения в такую глубокую пропасть, откуда я вообще никогда не выберусь. И стало так страшно, как даже не было буквально недавно, когда я размышляла о скорой гибели в руках дознавателей.
Так страшно, что я собрала все силы, все отчаяние, все свои надежды на новую жизнь и ужас перед тем, что меня ждет, если я не исчезну. И ужас перед тем, что тот, кто хотел отдать меня на смерть, оказался столь… желанен?
И как когда-то, пять лет назад, я от всей души взмолилась всем Стихиям разом:
«Пусть это прекратиться!».
И как когда-то, когда после произошедшего я обнаружила себя за стенами приемного Дома, с руками в крови и кинжалом, не помнящую себя, но чувствующую бурление силы, мне ответили.
Брюнет вдруг замер, простонал что-то и кулем осел у моих ног.
Я испуганно дернулась.
Неужели…
Чувствуя, как слезы текут по моему лицу, всмотрелась в него, впилась взглядом, пальцами, всем нутром. И разрыдалась от облегчения.
Нет, не так, как в прошлый раз.
Похоже на глубокий обморок. Захр его знает, что за магическая штука снова со мной приключилась, что я сделала — или что сделала моя стихи. Но это меня должно спасти.