Крыс не было. Конечно, в таком доме им неоткуда было взяться. В эту бездушную, тщательно вычищенную коробку никто не смог бы проникнуть без позволения хозяина.
Инга сама не заметила, как судорожно шевелящиеся губы нашли определённый ритм, задвигались уже не просто так, а произнося слова.
«Горе! Горе! Крокодил
Солнце в небе проглотил!»
Наступила темнота.
Не ходи за ворота:
Кто на улицу попал —
Заблудился и пропал.
Плачет серый воробей:
«Выйди, солнышко, скорей!
…
Она не замечала слов, не осознавала, что срывается с её же губ, не слышала собственного голоса. Однако мерный, однообразный ритм стал спасением, якорем, который связал её с существующей реальностью.
Ветров никак не мог отвлечься от мыслей о запертой в подвале девчонке. С тех пор, как он приказал её увести, прошло меньше часа. Он намеревался продержать её внизу до утра, чтобы уж точно отбить желание противиться. Однако из головы никак не шёл её последний взгляд. Слишком отчаянный, слишком обречённый, слишком неживой, будто он уже подверг её мучениям, а не только грозил.
Пожалуй, если бы речь шла о ком-то другом, он бы не удивился. Он вообще был не высокого мнения о женской выдержке. Но всё же Зеленцова не должна была так смотреть. Не после проявленной храбрости.
Феликс поморщился. Ему всё больше казалось, что он задел в девчонке больше струн, чем сам ожидал. Может, потоптался по детским фобиям или напомнил своим решением о наказаниях, которым иногда подвергают непослушных детей родители.
Наверное, это было и к лучшему, и помогло бы уж наверняка приструнить девчонку. Однако какое-то необъяснимое, неоправданное чувство неприятно шевелилось в душе, не позволяя отвлечься и дойти в своём намерении до конца.
Убеждая себя, что дело всего лишь в желании держать всё под контролем, Ветров неспешно вышел из кабинета и направился к ведущей вниз лестнице.
— Что там? — небрежно поинтересовался у дежурившего охранника.
Тот равнодушно пожал плечами.
— Всё тихо. Куда она денется?
Тихо. Значит, девчонка не просила пощады. Можно было успокоиться и ждать утра в расчёте, что к тому времени эта стойкая оловянная принцесса всё-таки дойдёт до нужной кондиции, но вместо этого Ветров зачем-то взял ключи и шагнул к подвальной двери, попутно щёлкнув выключателем…
Он не сразу заметил сжавшуюся в углу девчонку. Она сидела неподвижно, обхватив руками колени, так что превратилась в маленький комок, способный затеряться даже в пустом помещении. Она не шевельнулась, не повернула голову на звук открывающейся двери и вообще никак не отреагировала на его появление.
Сердце снова неприятно кольнуло. Девчонка вызывала в нём непонятные чувства. Её бессмысленное, заведомо обречённое на провал упорство злило, но в то же время вызывало странное сочувствие. Он неожиданно для себя подумал, что если бы обладательница такого характера была для него близким человеком, он бы без сомнений ею гордился. Осознание разбудило новую волну раздражения — не то на себя, не то на девчонку, а может, в целом на обстоятельства, которые свели их в такой ситуации.
— Что-нибудь надумала? — осведомился он чуть резче, чем планировал.
Девчонка не ответила и вообще как будто его не услышала. Она продолжала смотреть прямо перед собой. Ветров только сейчас заметил, что она еле слышно бормочет что-то себе под нос, и тональность этого звука тоже не нарушилась его вопросом.
— Эй… — он наклонился, стараясь вслушаться, что же лепечет Зеленцова.
— …Но мохнатые боятся:
«Где нам с этаким сражаться!
Он и грозен и зубаст,
Он нам солнца не отдаст!» — донеслось до него.
Девчонка читала какой-то дурацкий детский стишок с прилежанием школьницы, будто от этого зависела её жизнь.
— Хорош придуриваться, — без должной уверенности потребовал Ветров, уже понимая, что на самом деле о притворстве и речи не идёт. — Девочка… Инга!
Снова не дождавшись ответа, он слегка тряхнул Зеленцову за плечо, и только тогда она наконец перевела на него взгляд — растерянный, чуть удивлённый, будто только проснулась и не могла понять, где оказалась и что происходит.
— Вставай. Вставай, пойдём отсюда.
Всё так же не говоря ни слова, она позволила вывести себя из подвала, провести в кабинет и усадить в кресло. По тому, что девчонка не отпрянула, когда он, придерживая, приобнял её за плечи, и никак не выразила своей ненависти и отвращения, Ветров понял, что она ещё так и не пришла в себя.
— Держи, — он поставил перед ней стакан коньяка. — Выпей.
Она не пошевелилась, и Феликс сам поднёс стакан к её губам, зафиксировав ладонью затылок, заставил сделать глоток.
Девчонка дёрнулась, резко махнула рукой, отстраняя его руку. Во взгляд вернулась осмысленность. Казалось, несколько мгновений в ней боролось хорошее воспитание и желание выплюнуть ту часть напитка, которую она ещё не успела проглотить, но воспитание всё же победило.
— Я вас ненавижу, — медленно, безэмоционально и поэтому как-то особенно серьёзно проговорила она.
— Ты боишься замкнутого пространства? Темноты? Что тебя так впечатлило за какой-то час?
— Интересуетесь, чтобы в следующий раз не промахнуться с выбором? А вы повторите всё сочетание, чтобы уж наверняка!
— Девочка, не надо делать из меня большего зверя, чем есть. У меня не было намерения доводить тебя до безумия. А если бы ты не упрямилась, то вообще не попала бы в такое положение.
— Вы льстите себе сравнениями. Звери так себя не ведут. Они убивают своих жертв, но не думают о том, как бы подольше и поинтереснее над ними поиздеваться. Вы хуже любого хищника. Таких надо отстреливать без суда и права последнего слова.
Инга договорила последнюю фразу и только тогда осмелилась посмотреть на Ветрова. Она боялась, что если раньше встретится с ним взглядом и прочтёт приговор за эту дерзость, то уже не сможет совладать с собственным голосом. А молчать она не хотела. Инга уже не верила в возможность хоть сколько-нибудь благополучного исхода для себя, и теперь хотела только одного — погибнуть не сдавшейся, не сломанной и не растоптанной.
Инге казалось, что теперь она уже готова ко всему, но когда она увидела, что Ветров достал из сейфа пистолет, тело сотряслось от нервной дрожи. Вот сейчас всё и закончится, пронеслась в голове обречённая мысль. Если бы раньше её спросили, что лучше — мгновенная смерть или долгая неволя и мучения, Инга не раздумывая выбрала бы первое. Теперь же, когда взгляд был прикован к оружию в чужих враждебных руках, она отдала бы что угодно за лишние минуты жизни.
Она ждала выстрела и не сразу поняла, что вместо этого Ветров протягивает оружие ей.
— На. Отстреливай.
Не дождавшись реакции, он почти насильно вложил оружие в её ладонь и отошёл на несколько шагов.
Инга вздрогнула от соприкосновения с прохладной сталью. С неподдельным удивлением, как на что-то чужеродное, посмотрела на собственную руку, сжавшую пистолет. Происходящее было слишком невероятным, нереальным, и потому никак не желало укладываться в голове.
Она опять перевела взгляд на Ветрова. Он ждал спокойно, невозмутимо, будто его нисколько не интересовало, что она будет делать дальше.
— Вы настолько уверены, что я не смогу? — почти по слогам проговорила Инга. Слова рождались с трудом, царапали горло, будто она молчала несколько лет и разучилась разговаривать.
— А ты сможешь? Давай.
Картинка перед глазами размылась, и Инга не сразу поняла, что дело в навернувшихся слезах. Это было странно. Она не плакала даже в те жуткие минуты, проведённые в подвале, а теперь ничего не могла с собой поделать. Несмотря на оружие в руках, она никогда не чувствовала себя настолько беспомощной.
Казалось, стоящий перед ней человек видит её насквозь. Знает её лучше, чем она сама. В его лице не было ни тени тревоги, будто исход этой сцены уже был предрешён и он с абсолютной уверенностью знал, что она бессильна, несостоятельна даже тогда, когда имеет видимое преимущество. Она была в его глазах ничтожеством. Недоразумением, досадной, но незначительной помехой, и сейчас могла только подтвердить это мнение.