Сама Маргарита Павловна была владелицей нескольких обувных точек. Но о том, чтобы невестку порадовать модной новинкой и речи не шло. Пару раз проводилась акция неслыханной щедрости, когда она приглашала Свету на склад и предлагала выбрать себе что-нибудь затертое из нераспроданного еще в девятьсот лохматом году.
Прекрасно осознавая, что к ней относятся, как к человеку третьего сорта, Света, тем не менее, не могла себе позволить даже обидеться. Потап в первый же день провозгласил главный непреложный закон семейной жизни «Мама — это святое».
И получив сертификат, как всегда, найдя положительную сторону, молодая жена с энтузиазмом выходные посвящала освоению кондитерского мастерства.
… Света радостно впорхнула в дом. Потап повез свекровь в областной центр — никто не будет мешать, и она, хоть ненадолго, сможет почувствовать себя хозяйкой. Бодро шагнув в прихожую, она едва не споткнулась о ботинки мужа. Почему он дома?! И вдруг ее сердце радостно забилось — рядышком стояли новенькие, изумительно красивые итальянские сапожки на тонкой, изящной шпильке. Она вспомнила, как любовалась ими, когда разбирали привезенный из Москвы товар, как она чуть не поцеловала тончайшую терракотовую кожу, любовно оглаживая каждый изгиб.
Света на миг закрыла глаза, боясь пошевелиться. Все сознание затопил волшебный запах дорогой вещи. Она еще тогда брякнула, что вряд ли кто купит такую красоту в их захолустье.
Неужели Потап запомнил ее восторг и решил сделать сюрприз?! С трепетом она взяла сапожки в руки, едва не взвизгивая от нахлынувшего счастья. Прижала их к груди, сдерживая слезы радости. Как и тогда, на складе, она бережно погладила их, коснулась ладонью подошвы и застыла.
Медленно поднесла к глазам ладонь, словно сомневаясь в своей способности видеть. Рука была в грязи! Эти сапожки уже принесли сюда свою хозяйку.
На автомате, как правильная девочка, она повесила пуховик на вешалку. Стащила свою дешевую обувку из коллекции «Прощай молодость» и неверными шагами вошла в спальню.
Так вот кому достались понравившиеся сапожки! В мозгу орудийными залпами взорвались мысли. Словно в чудовищном калейдоскопе они завертелись, грозя снова ее швырнуть в беспамятство. Но тут же последние капли инстинкта самосохранения вернули ее в действительность. И ее нужно было осмыслить, пережить, или пережевать и что — то сделать.
На кровати весело возились, ничего не замечая вокруг, Потап и его бывшая девушка Лена, ныне жена богатого человека.
На лице мужа было столько откровенного желания, сколько никогда не было за все время их знакомства, даже если поскрести чайной ложечкой по всем воспоминаниям.
Света стояла и смотрела, как загипнотизированная, не в силах пошевельнуться. Она читала, что люди, находясь в состоянии клинической смерти, видят свое тело как бы со стороны, отстраненно, будто паря над ним. Сейчас Света себя так же и ощущала. Понимала, что есть ноги, которые должны уйти, рот, который должен кричать, руки, которые должны запустить в парочку что-то тяжелое, но она ими не могла управлять…
Потап, шутливо спихнув с себя свою подружку, внезапно кинул взгляд в сторону двери. Глаза его сузились, как у хищного зверя, желваки заходили, и он резко сел на кровати.
— Ты что здесь делаешь? — рявкнул муж.
«Это самый дурацкий вопрос», — хотела ответить Света, но звуки, словно мошки через москитную сетку, не могли пробиться наружу.
— Ты думаешь, я скотина? Стоишь тут, права качать вздумала! — какой бы ни был Потап на самом деле скотиной, но определенные понятия о приличиях он имел. И сейчас, застигнутый врасплох, перешел в нападение, помня, что это лучший способ защиты.
Света, только что чувствовавшая себя на полпути к кладбищу, от этих нелепых слов, словно по команде «Отомри», ожила.
Слова мужа, продолжавшие потоком помоев литься на нее, отрезвляли, как пощечины.
— Да, я сплю с Леной, потому что ты не женщина! От тебя не пахнет женщиной! От тебя воняет подвалом и плесенью, как от толстой линялой крысы!
— Потап! Ты что несешь, — Света едва снова не впала в ступор от такой нелепости. — Я моюсь два раза в день!
— Я образно сказал, а у тебя не хватает даже ума понять это.
Картина была до такой степени безобразной, что даже разлучница изумленно посмотрела на любовника, но быстро взяла себя в руки. Она игриво коснулась рукой его губ и промурлыкала:
— Тапик, ну что ты в самом деле. Некрасиво получилось. Но мы все уладим полюбовно, правда? — уже нагло обращаясь к обманутой жене. — Кисуль, ты нам сделаешь чайку, пока мы оденемся? А потом поговорим.
Такая ошеломляющая беспардонность буквально выбила искры из глаз у Светы. Хватнув воздух, она прокашлялась. В голове с каждой секундой становилось все светлей и светлей. И единственно правильное решение, сверкнувшее, как инсайт, вдруг пришло в голову. Ей показалось, что с нее разом свалились тяжелые цепи, которые, как раба на галере, крепко удерживали ее у этого свиного корыта.
— С радостью спешу огорчить. Чая не будет. А ты, кисуля крашеная, иди туда, откуда только что слезла!
Странное ощущение — душа будто под заморозкой, не чувствует ни боли, ни гнева, ни обиды. Света каким-то краем сознания удивилась этому факту, однако не стала размышлять и принялась собирать нехитрые пожитки. Горько усмехнулась, опять найдя позитив — если бы она была набалованной, любимой женой, то пришлось бы Камаз заказывать для вещей. У нее же мизерно мало было того, что стоило бы забирать. Скромное бельишко, кое-что из одежды, документы, ноутбук. Запихала все в старенькую дорожную сумку, по которой помойка плакала. Аксессуар студенческого времени.
Света хотела присесть, чтобы еще раз внимательно осмотреться — вдруг что-то важное забыла, но передумала — не то место, где нужно присаживаться на дорожку. Вроде все, без чего нельзя обойтись, взяла. Постояла, прислушиваясь к себе. Где ощущение, что она умерла? Где похоронный звон разбитого сердца? В конце концов, где рвущая душу тоска по оставляемому дому? А может она и впрямь умерла? На ум пришел факт из мира животных — курица с отрубленной головой может еще некоторое время бегать. Может, и она на автомате бегает сейчас и через несколько минут грохнется на пол ее бездыханное тело?
Ну даже если и так, пусть уж грохнется в другом месте!
Не прощаясь, она захлопнула дверь, зашвырнула ключи в заросли малинника и шагнула в неизвестность. Ту, которая всегда ее пугала. Хотя неизвестностью назвать это уже было нельзя. Несмотря на засасывающую, черную пустоту в душе, голова была холодной и трезвой. Она уедет в Москву, как многие знакомые. Устроится гувернанткой или нянечкой с проживанием — детей она любила, опыт работы есть. Неконфликтная. Главное сейчас пережить этот промежуточный этап — без денег и крыши над головой.
— Лидия Сергеевна! Я поживу в садике, пока расчет не дадите? — с ходу она влетела в кабинет заведующей и выпалила свою просьбу так, будто ставила перед фактом. Раньше она и думать боялась о чем-нибудь просить. Всегда было неудобно, вдруг откажут! Сейчас выхода не было. Она знала, что нянечки, приезжавшие из сел, иногда оставались, если вдруг автобусы отменяли. Почему бы и ей не пожить, пока не рассчитают?!
Лидия Сергеевна вздернула на лоб очки и посмотрела взглядом Фрекенбок. Ее самая скромная и исполнительная сотрудница, которая всегда скреблась, как мышка, вломилась, как слон, даже не постучавшись. Истерично визжащее возмущение от нарушенной субординации заставили суровую начальницу угрожающе приподняться.
— Светлана! Ты что, дверью ошиблась? Так только в туалет вбегают при диарее!
Эта грозная фраза стала ушатом воды, выплеснутым на голову брошенке.
Света без приглашения практически стекла на ближайшее кресло. Сила духа, мобилизованная на принятие решения, оставила ее, и она разрыдалась.
Всхлипывая, рассказала, что случилось, и каменное сердце начальницы дрогнуло. Вспомнив свой развод, оплаченный инфарктом, она не только разрешила переночевать, но и пообещала в течение двух дней подготовить расчет.