Заявки принимаются на официальном сайте….."
Еще в школе я сразу же вошла на сайт этого конкурса и поняла, что подхожу! И эта листовка казалась мне счастливым лотерейным билетом, который я уже вытянула. В душе рождалась и раскрывала свои сверкающие крылья птица надежды.
Сжимая заветный клочок бумаги, я на всех парах лечу домой. Хочу наконец-то сбросить тяжелый рюкзак, сделать глоток воды, чтобы промочить пересушенное горло и бежать дальше, к матери, на ткацкую фабрику. Я не хотела терять ни секунды. Вера в чудо жила в моей душе.
Мне двенадцать. Я заканчиваю обычную начальную школу в нашем захолустье и впереди меня ждут вступительные экзамены в Старшую школу (Middle and High School).
Я бегу как сумасшедшая по улицам, залитым солнечным светом. Лето стремительно приходит в наши края. Обычно у нас дождливо, пасмурно и холодно. Не терплю холод, хотя, кто его любит? Но у некоторых после холодной улицы есть возможность зайти в теплый дом и согреться.
У нас зимой в квартире ненамного теплее, чем на улице. Экономия. Всегда и во всем. Это не жадность или скупость. Просто с деньгами у нас негусто.
Любовь к лету обосновывается тем, что летом мне не приходится носить старую, абсолютно не греющую, поношенную куртку с истертой подкладкой. Тепло легче переносить, чем вымораживающий внутренности холод, отсюда и любовь к теплому времени года.
Государство для таких, как мы, имеет, конечно, ряд социальных программ, но те крохи, которые до нас доходят, безбожно малы. Денег не хватает всегда и на все. Я не понаслышке знаю, что, когда холодно, голод ощущается слишком остро. Я знаю, что такое ГОЛОД, когда желудок узлом завязывается, а ты кипяток пьешь и идешь спать пораньше, в надежде, что завтра мать все-таки получит свою зарплату.
Мама у меня нормальная. Не пьет, не курит. Для тех трущоб, в которых мы живем, Ивет ведет практически кристальный образ жизни, впахивает швеей на фабрике с утра до ночи. Когда-то она считалась красавицей. Когда-то. Так говорят… но подобный быт убивает любую красоту.
К своим двенадцати годам я уже успела повидать многое. В нашем районе вырастаешь быстро и начинаешь понимать определенные вещи еще ребенком. Мои сверстники уже любили не только покурить на переменах, но и отдохнуть по-взрослому.
В трущобах своя жизнь. Свои законы. И если ты не хочешь проблем, ночью сюда лучше не соваться. Законы улицы беспощадны.
В школе все знают: если ты выделяешься, то тебя не любят. Если у тебя одежда новая и рюкзак красивый, и ты не в банде местных малолеток, будь готов получить хорошенько. И это не зависть. Нет. Это желание отнять.
Я выделяюсь. Не одеждой. Не запасами шоколада в карманах. Последнее, скорее, мечта. Нет. Меня выделяет мой ГОЛОС. Я пою. На всех школьных мероприятиях. На всех конкурсах, в которых участвует наша школа. И даже когда недавно в город приехали шишки из центра, и был организован праздник на площади, на сцене стояла Я.
5
Я была живучей и упертой. Всегда. Мать буквально вбивала в меня стремление выбраться из того ада, в котором мы существовали. И единственной путевкой в жизнь может быть учеба.
Хотя, это все тоже относительно, конечно, но Ивет думает именно так, и может жестко наказать меня за любой бал ниже отлично.
Помню, как однажды она избила меня мокрой тряпкой за прогул. Ощущение жалящей огненной пульсации на коже вбилось в мозг основательно, напрочь отбив желание влиться в массы сверстников-разгильдяев.
Меня не любят. Просто потому, что я отличаюсь. А я не ломаюсь, не подчиняюсь желанию уличной своры. Их методы кажутся детскими по сравнению с теми наказаниями, которым меня может подвергнуть мать. И спустя годы, оборачиваясь и вспоминая, я ее понимаю.
У одинокой женщины, не имевшей ничего за своей душой, вынужденной влачить нищенское существования, была одна цель — уберечь дочь. Не позволить ей опуститься на дно. А когда улица диктует свои законы — тебе приходится быть сильней. Ее методы были доходчивыми, но вскоре в них отпала потребность. Я сама поняла, чего хочу для себя, и стала осмысленно стремиться к цели.
Были даже олимпиады, но наград — не особо. Только в области культуры, за пение. Все-таки наша захолустная школа никогда не смогла бы дать тех знаний, которые дают школы других районов, где преподавателей отбирают, а не довольствуются тем, что есть. Об элитных школах вообще молчу.
Однако я стремилась быть лучшей. И училась соответственно. Мне казалось, что все это не зря, ведь клочок бумаги в руке мог стать моим проходным билетом в будущее.
Наконец, добегаю до нашего дома, взлетаю по лестницам, и ураганом врываюсь в квартиру, затормозив в нерешительности, вижу мать, стоящую у окна. Удивляюсь. Обычно она допоздна работает.
Я смотрю на худую спину с выступающими лопатками, немного сгорбленную вверху, словно мама втягивает голову в плечи. Некрасивая фигура, на которой оставила свой отпечаток работа у станка с вечно опущенной головой.
Длинные золотые волосы собраны в хвост. Когда-то яркие и густые, теперь они кажутся блеклыми, с проскальзывающей в прядях пока еще незаметной сединой.
Услышав, как я вошла, мама обернулась ко мне и окинула проницательным взглядом. У нас с ней странные отношения. Характер у нее мужской, властный. Жизнь обтесала. Заставила быть сильной. Она редко улыбается. И, думаю, я знаю почему.
Своего отца я никогда не видела. Я родилась спустя месяц после его смерти. Через две недели после тяжелых родов мать вынуждена была выйти на работу. Тогда в моей жизни появился еще один человек — Эйрин, соседская чернокожая девчонка, которую за доброе сердце и любовь к малышне прозвали Мамочкой. Странно, что такие люди могут существовать в нашем жестоком мире. Она заняла место моей бесплатной няньки, сидела со мной, ухаживала и в итоге стала моей второй названой матерью, которую я полюбила всем сердцем…
Себя совсем маленькой я мало помню. Мне остались лишь теплые воспоминания о любви Эйрин и скупой материнской ласке. Как и все дети, я была эгоистична, не замечала многого.
В далеком детстве я обожала, когда мама возвращалась с работы домой и гладила меня по голове. Спустя годы воспоминания получили осознанность и дополнились пониманием, насколько сильно была измотана она и как от усталости дрожали ее руки.
Так же запомнились редкие вечера, когда, сидя у окна и наблюдая унылый пейзаж окраин, Ивет расчесывала мне волосы, напевая разные песни и колыбельные.
Тогда-то она и заметила, как я играючи повторяю все модуляции голоса, копирую и интонирую.
Я росла, постепенно воспринимая окружающий мир. Появлялись вопросы. Главный из которых был об отце. Ответом стала лишь одна-единственная фотография плохого качества, на которой были изображены голубоглазая красавица и обнимающий ее мужчина.
Помню, как выхватила фотографию из рук матери и, прижав ее к груди, убежала. Я забралась на подоконник и пыталась во всех деталях рассмотреть снимок, который врезался в память на всю жизнь.
Женщина, которая смотрела на меня сейчас, была совсем не похожа на себя прежнюю. Глаза потухли, вокруг них залегли морщины, а кончики губ опустились, казалось, скорбя.
Ивет смотрела на меня не мигая. А я молчала в ответ, чувствуя, что сейчас она где-то далеко, в своих мыслях. Я хорошо помню, как темным пятном контрастировала ее фигура в ареоле света. А в руках она сжимала такую же листовку, как у меня…
Есть такие воспоминания, которые кадрами застревают в памяти. Это воспоминание одно из подобных.
Мама, замерев, смотрит на меня, казалось, не дыша, и на дне ее глаз я вижу уверенность. Мы сошлись в своих решениях.
Она хотела, чтобы я была одной из тех семи счастливчиков со всей страны, которые попадут в эту школу мечты.
А я просто стояла ничего не говоря. Мы понимали друг друга без слов.
Тогда мать уже знала, что будет делать. В этом была вся она…