— Зачем? — в один голос спросили хозяин и хозяйка, пока я терпеливо ждала.
— И какую-нибудь ужасную брошь, — потребовала я у служанки, которая вопросительно смотрела на хозяев: «У нас их много!».
— Милочка, сейчас объясню! Закрываешь один глазик, достаешь шаль, если глазик не вытек, то эта шаль нам не подходит! — ответила я, глядя на обрезки на полу.
Через пять минут послышался стук ног по деревянной лестнице, а мне сунули шаль такого цвета, от которого в каждом умирает художник. Она была ядовито — зеленой, с какими-то бурыми пятнами.
— Эта шаль — билет во второй тур, — усмехнулась я, набросив ее на плечи Изабелле. — Если вместо «еще одна участница» объявят «девушка в ужасной шали!» — это победа.
— Я ее не надену! — послышался истерический визг, а шаль упала под красивые голубые туфли. На глазах ее выступили слезы. Она топала ногой, хныча и топча шаль. — Это позор! Выбросьте ее! Немедленно!
— Послушай меня, дорогая моя. Даже королевский садовник каждый день видит фамильные гарнитуры и роскошные платья. А такую шаль они не видели никогда, — спокойно произнесла я, подозревая, сколько проблем принесет мне эта красавица, которая сейчас орет: «Как теперь принц влюбится в меня? В этом убожестве?». — Любовь и отбор — две вещи несовместимые, мое наивное дитя. Любовь с первого взгляда возможна только между тобой и пирожным.
— Записывайте, — приказала я, пока служанка бегала за прибором. — Сейчас будем репетировать. Чтобы завтра от зубов отлетало. Пишите. «Я очень надеюсь победить, поэтому надела шаль моей прабабушки. Она приносит мне удачу! Если вам интересно, я могу рассказать вам ее историю! Однажды к прабабушке в дом постучался таинственный незнакомец… Ой, простите, я и забыла, что у нас так мало времени. Извините. Как — нибудь в другой раз».
— И все? — ужаснулись родители, пока я спокойно смотрела на дрыганье ногой и задирание пышной юбки.
— Уважение к традициям очень ценится в любой знатной семье, — ответила я, глядя на часы. — К тому же любопытство никто не отменял.
— Мама! Папа! — рыдала Изабелла, а я спокойно смотрела на истерику. Таких очаровательных и наивных девиц я ласково называю «олушками». — Я не буду это говорить! Скажите ей! Я не стану такое говорить перед принцем!
— Мы наняли ее для того, чтобы ты стала королевой! — послышался голос отца, который пытался успокоить дочь. — Изабо, я прошу тебя!
— Я все не так представляла! — возмущалась девушка, пока часы на стене умиротворенно тикали, показывая, что время уже перевалило за полночь.
— Если она меня учит, то почему она сама не замужем за принцем? А? — возмущалась «олушка», тыкая в меня пальцем.
— Милая моя, — улыбнулась я, глядя на свои руки. — Как бы тебе это объяснить. Женщина — это не только чарующий голос, симпатичная фигура и милое личико, но еще и декоративные мозги. Вещь абсолютно ненужная, бессмысленная в мужских глазах. Это что-то сродни кружевным трусикам. Только вот с одной разницей. Трусики можно снять, а с мозгами этот номер не прокатывает.
— Изабо! Успокойся! — вещала мать, пытаясь унять девичью истерику. — Я прошу тебя! Делай все, как она сказала! Завтра в полночь будет отбор! И ты обязана победить! Папа взял с нее магическую клятву, что ты победишь на отборе! Изабо!
— Принесите мне старое платье и старые ботинки. И пару старых чемоданов. Чем страшнее, тем лучше, — попросила я, слыша, как «будущая королева» выбегает из комнаты и громко хлопает дверью. — Мне пора домой.
Я терпеливо сидела на пороге собственного дома, заплетая волосы в дурацкую косу и размазывая грязь по письму. Рассвет подкрался незаметно, освещая потрепанный саквояж, в котором лежали старые гнилые тряпки. Из дырявых, стоптанных туфлей на два размера больше торчал полосатый серый чулок с огромной заплаткой.
— Саломея Кляр сегодня не принимает! — послышался голос старой служанки, которая зыркнула на меня и презрительно усмехнулась.
— Простите, но мне пришло ночью вот такое письмо, — жалобно заметила я, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая на потертую роскошь старого особняка. — Я — ее восьмиюродная племянница по линии шестиюродного брата! Я как раз собиралась на отбор, а тут … а тут такая новость!
Глава четвертая. Отбор судьбе наперекор
— Дорогая Роза, — прищурилась служанка, читая послание, пока я смотрела на собственные окна. — …я люблю тебя, хоть и видела один раз в жизни…. Так, понятно… все завещаю тебе!
Служанка бросилась в дом, а я осторожно прошла в холл. Через час по дому разгуливал боевой маг — констебль со сверкающими пуговицами и серебристой печатью заклинания свистка. На полу лежала моя любимая трость, а служанка мяла в руках конверт из-под второго письма.
— Родственники есть? — мрачно спросили боевые маги, пока я сиротливо жалась в уголок, пряча туфли под выцветшей юбкой застиранного клетчатого платья. «Кто бы мог подумать! Кляр умерла!», — переговаривались между собой боевые маги, которые давно сменили доспехи на униформу и заклинания «свистков».
— Я! Я ее внучатая племянница! — изобразила я провинциальную скромность с непременным выражением лица: «А что здесь происходит?». — Она ведь вернется?
— Нет, — грустно вздохнул один из них, положив мне руку на плечо. — Ваша родственница Саломея Кляр скончалась сегодня ночью. Ваше письмо подлинное! И завещание тоже…
Он потряс моими записями, с которых еще сходило заклинание подлинности, рассыпаясь сверкающей пылью на мой шикарный ковер. Я честно пыталась выдавить слезу, размазывая сопли по лицу: «Неужели? Она была такой молодой! Какой ужас!». Зажав рот рукой, я кивала, переводя взгляды на служанку и правоохранителей.
— И теперь вы — единственная наследница состояния этой старой карги, — ободрил меня маг, пока я уныло опустила голову. Он осмотрелся по сторонам, а потом шепнул: «Я бы даже сказал, что прелестная единственная наследница! Кстати, вы замужем?».
— Это наследство делает меня прелестной? Или… или… О, я не могу! Я так хотела, чтобы бабушка Саломея помогла мне на отборе, — почти натурально рыдала я, вовремя шмыгая носом. — Я хочу выйти замуж за принца! Очень хочу! Я всю жизнь мечтала о принце! Мне даже одна ведьма нагадала!
— Роза, дорогая, принц — это ерунда! — ободрил меня еще один любитель богатых наследниц, кокетливо накручивая ус. — Есть в мире много женихов, которые лучше, чем…
— Оставьте меня одну, — всхлипнула я, прижимая к груди свой саквояж от которого веяло сыростью и плесенью. Все, кроме старой служанки, удалились, закрыв за собой дверь.
— Думала, она меня переживет, — усмехнулась старуха, глядя на мой портрет. — А, оказалось, я ее! Да ладно, ну померла старая карга! Знаешь, я тебе про нее такое расскажу, что сама радоваться будешь! Гнилой человек! За копейку удавится! Помню, как ей в окно три любовника лезли! И потом всю ночь кто-то стонал! Хорошо мужикам было! А она потом ходила и стонала, что спина болит! В ее-то возрасте по мужикам ходить! Тьфу!
Во-первых, это были не любовники, а воры, во вторых, хорошо им не было, а в третьих, они тяжелые. Сами себя на задний двор не оттащат и не похоронят!
— Ой, я вам такое расскажу про нее! Стыдоба одна! — вошла во вкус служанка, пока я делала вид, что рассматриваю дорогущие люстры и ковры. Вовремя сказанное: «Ну ничего себе!» и «Ух-ты!» выдавало во мне провинциальную дурочку, а открытый от изумления рот намекал на то, что все еще под впечатлением. — Помню, как она оргию устроила! Собрала, значит, всех богатеев, закрыла двери и как начала! Они потом все красные выходили!
Не оргию, а родительское собрание. Не устроила, а назначила. А краснеть им пришлось потому, что ни одна из их дочерей не готова к отбору!
— Да это все ерунда! — махнула рукой служанка, пока я рассматривала собственный портрет, висящий в холле и улыбающийся презрительной улыбкой всем входящим. — Вот недавно я проходила мимо ее кареты… А карета вся трясется! Возле дома стоит, а из нее стоны такие! Но мне же из окна видно, что туда мужик садился?