— Как раз-таки представляю, — с теплотой замечает Стриж, а я понимаю, как пялюсь на нее как дурак. На открытое декольте, на переливающуюся в свете гирлянды кожу, на искрящиеся странным чувством глаза… — Но вы все же расскажите. Мы ничем не навредили Данечке? — с беспокойством спрашивает Стриж, и от заботы в голосе у меня в груди щемит. Кажется, она уже привязалась к постреленку.
— Нет, разве что накормить забыли. Вернее, мы бы и не смогли. Вы бы видели, какие они тут опыты проводили, чтобы выяснить, что ест ребенок. Менделеев позавидовал бы. И ложечку ко рту подносили, и палец, отправили меня бутылочку кипятить с соской, смесь делать. Я как будто школу молодого бойца прошел. Хотя, знаете, на военных сборах было гораздо легче. Когда заботишься о ребенке, каждое твое действие может нанести непоправимый вред! Это сложно принять вот так с ходу.
— Согласна! Он такой маленький, просто крошечный, кажется, что коснешься — и сломаешь! — подхватывает Дарья, и мы начинаем жаловаться друг другу на судьбу людей, нашедших в офисе подброшенного чужого ребенка. Как будто участвуем в собрании анонимных алкоголиком и рассказываем, какие мы бедные, несчастные, беспомощные, обиженные судьбой, но так-то герои, хоть сегодня медаль у президента получать готовы с гордым видом.
Знаете, это как-то даже объединяет. Начинаешь понимать, что с такой женщиной хоть в огонь, хоть в воду. Привела к себе в дом (забудем, что я вынудил) и ведет себя как радушная хозяйка (забудем, что хозяйка здесь вроде как тетка и она здесь всем рулит, а Дарью мое присутствие явно смущает, не рада она мне).
— Дарь, вы как жених и невеста с Глебушкой! — подлетает к нам одна из соседок — полноватая дама в фиолетовом платье с невообразимым начесом желтоватых волос. — Скучаете?
— Теть Лен, это наш генеральный директор, если что, — лепечет Дарья, явно смущенная замечанием соседки.
— Генеральный, что ли, не человек? — фыркает та, выволакивая нас без особых церемоний из-за стола. — Мы тут все уже подружились, пока ты красоту наводила. Пойдем, покажем кой-чего.
Заинтригованные, проходим в ту часть комнаты, где суматошные женщины организовали импровизированный пеленальный столик. Чего тут только нет… И соски, и пеленки, и одежки… Но главным элементом, конечно же, был Данька, снова голенький и сучивший ножками. В сотый раз задаю одни и те же вопросы:
— Он не заболеет?! Не холодно ему?
А Дарья поддакивает рядом:
— Давайте его оденем, давайте укутаем.
Прямо заботливые родители, ей-богу.
— Не переживай, папашка! — хлопает по плечу тетя Лена, а я подхожу к мальцу, завороженный зрелищем. Казалось бы, ну что тут такого? Обычный карапуз, лежит, ножками сучит, агукает. Но каждое слово ловишь, каждый жест, в горле комок, а на душе камень. Вдруг твой?! Вдруг реально твой? И нарастает чувство, незнакомое, которому трудно подобрать название. Но понимаешь, что за этого маленького человечка порвешь любого!
— Ой, смотрите, он себя бьет! — испуганно охает Дарья, когда замечает, как и я, что малыш вскидывает ногами и дубасит себя по животу ручками. Бац — и улыбается. Бац — и глазки лучатся весельем. Бац — и на коже красные отметины. Подхватываюсь и ловлю маленькие кулачки, поражаясь булькающему внутри облегчению, как будто человека от смерти спас.
А тетки рядом смеются, друг друга в бока пихая, мол, смотри, какой чудной.
— Это он играется же, Глебушка, — поясняет тетка Дарьи, Антонина, — ребенок сытый, довольный, и не холодно ему. Мы за что огромные бабки платим? Топят как для Полярного круга. Папку увидел, радуется. Да ты его возьми, не бойся.
— И на спинку посмотри в районе лопатки, — направляет Елена, подходя с пеленкой к малышку, ловко его ею обматывает и мне вручает. И тут я это «кой-чего» вижу. На лопатке родимое пятнышко в виде звездочки. В точности как у меня! Сейчас его у меня не видно совсем, вокруг сплошная татуха, так что только я знаю теперь, что Данька, очевидно, моя родная кровь. Это вряд ли совпадение. Неопровержимое доказательство, на которое пялюсь, теперь совершенно по-другому ощущая в руках сына.
Сына!
— Под-держите его, пожалуйста… — понимая, что чуть ли готов лишиться чувств, как тургеневская барышня, вручаю ребенка кому-то, даже не вижу кому, и падаю в кресло, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами и вихрем вопросов. Но внутри не существует ничего, кроме воображаемого стадиона с толпой болельщиков, громко скандирующих: «Сын! Сын! Сын!»
— Дарь, боссу твоему плохо! Скорее нашатырь!
— Какой нашатырь? Воды несите!
— Какой воды? Стопарик ему налейте!
— Давай-давай, Ленок, и еще канапушечку на закусочку!
Подбегают ко мне, окружают толпой и пихают в руку прохладную рюмку с «успокоительным». Ну а я за руль не собираюсь, да и прийти в себя надо, поэтому решаю не спорить с настойчивыми женщинами.
А они не отходят и рядом мнутся. Все трое. Вспоминаю, как их зовут. Елена в фиолетовом с желтыми волосами. Антонина — Дарьина тетка — в зеленом люрексе, за елку сошла бы, — и скромная маленькая Раиса в сером неприметном наряде. Часы просмотренного с детьми «Лунтика» не идут мне на пользу, и тут же в голову приходят сравнения. Елена — Вупсень, Антонина — Пупсень, Раиса — Баба Капа. Остается только радоваться, что мысли до сих пор никто читать не умеет.
Елена здесь самая бойкая, поэтому не удивляюсь, слыша от нее:
— Раздевайся, Глебушка!
А рядом охает Дарья.
Несомненно, от бурного восторга и радостного предвкушения.
Глава 7. Новый год подкрался незаметно
Все это зашло слишком далеко. Не знаю, почему именно сейчас эта мысль пришла в голову. Все, что случилось ранее, еще можно было как-то объяснить, принять, списать на необычные обстоятельства. Но настырно пытающиеся раздеть моего босса тетеньки — это уже ни в какие ворота!
Я должна воспрепятствовать, иначе вся моя дальнейшая карьера пойдет под откос. Как вы это себе представляете? Полюбоваться на голый торс начальника, а потом ему с любезным видом кофе подавать? Это что же, я уже смирилась с будущей должностью личной помощницы и на себя примеряю?
Вот честно, не хочу ему кофе носить! Поручения выполнять, ор его слышать каждый день, взрывной нрав терпеть, да еще чтобы нам роман по умолчанию приписывали. Не хочу — и все! Вот правда, все познается в сравнении. Мне казалось, что нет работы хуже, чем под началом Ангелины. А оказалось, что казалось.
Все внутри бунтует, как представляю себя на месте «подай-принеси» для Биг-Босса. Это явно не работа мечты. Взять, что ли, и испортить о себе впечатление, чтобы первым делом, придя на работу, уволил? Но нет, работа мне нужна. Надо ипотеку платить. Не вечно же у тетки проживать буду.
Меж тем, пока я в голове мысли гоняю, шеф начинает безропотно расстегивать пуговицы. Р-р-раз — и мои руки оказываются на его больших ручищах! Сама не заметила, как подлетела к боссу, закрывая его собой.
— Вы серьезно решили раздеться? — хмурю брови и смотрю в наглые смеющиеся глаза.
— А вы решили помочь? Слишком медленно раздеваюсь?
— Не смешите меня!
— И не думаю. Не могу я женщинам отказать, когда они просят.
— Вот от этой безнаказанности потом дети на пороге офиса появляются… — бормочу себе под нос, а громче говорю: — Это неприлично, Глеб Сергеевич!
— Дарья, это не то, что вы подумали. У нас тут определение отцовства, а не стриптиз. Но если вы хотите стриптиз… — продолжает насмехаться мой босс. Ну что за человек?
— Ничего я не хочу! И вообще! Я подожду в другой комнате! — убираю руки с рубашки, намереваясь уйти, но вдруг чувствую, как мягко, но настойчиво босс притягивает меня обратно к себе. И не только он. Длинная прядь волос каким-то образом обмоталась вокруг пуговицы и не дает мне уйти.
Тетка и ее подруги начинают суетиться вокруг нас, предлагая кардинальные и не очень способы решения задач. Чтобы не остаться лысой и не лишить босса всех без исключения пуговиц, поднимаю руку и решительно требую тишины. И мы разматываем эту несчастную прядь, а босс заботливо придерживает меня за спину, и ощущение его горячей ладони приводит в непривычный трепет.