Глава I
По разбитым дорогам, и тёмным лесам
Ляжет путь мой, что вьётся еще с малых лет.
Не увидеть мне пламя, что греет очаг
И не ведать покоя.
Мне — распутывать тайны, идти по следам,
Мне — вершить приговоры и чтить свой завет.
Но безмерно труднее — один сделать шаг
Между мной и тобою…
Пролог.
По извилистым сводам пещерных стен, отражаясь в глазах висящих под потолком нетопырей, плясали голубоватые отблески пламени. Костер питало особое, ценное дерево, чьи сложенные ветви больше походили на иссохшие скрюченные руки. Яркий огонь плясал у изголовья алтарной плиты, установленной на базальтовом основании. Кроме него горели длинные и тонкие свечи, расставленные широким кругом.
По алтарю плелись вязью линии, вырезанные в камне, собираясь в узлы символов. В углублениях покоились прозрачные камни грубой огранки — пока еще пустые. На самом алтаре застыло обнаженное тело жертвы, привязанной крепкими ремнями. Она казалась совершенно неподвижной, и под действием дурмана должна быть без сознания. Но ее глаза оказались открыты.
Зрачки медленно обводили круг, осматривая пещеру.
У изголовья алтаря стояла фигура в черной мантии. В отличие от других, заканчивающих последние приготовления и раскуривающих нужные благовония, этот жрец молча изображал статую, возвышаясь у нее в головах. Но вот и он пошевелился.
Человек протянул руку и взял нож, аккуратно проверив остроту обсидианового лезвия. Итак. Все готово.
Жрецы образовали второй круг за свечами. Каждый держал в руках такой же ритуальный нож. Атмосфера стала накаляться, словно воздух сам собой задрожал от напряжения. Даже отблески пламени вдруг показались телами призрачных змей. Тени бесновались по углам пещеры и за спиной каждого жреца, в такт дикому танцу пламени.
Жертва пристально следила за тем, как они сомкнули круг.
Ее запястья были скованы браслетами из металла, похожего на тусклое, зеленоватое серебро. На первый взгляд безобидные украшения связали ее не хуже оков, и теперь не давали даже нормально мыслить. Холодное масло, которым начертили знак у нее на лбу, показалось касанием отвратительного щупальца. Она отдернулась и изнеможенно смежила веки.
Так просто сдаться? Должен же быть выход. Освободиться хотя бы от одного ремня. Ударом в горло вывести из строя первого, выхватить нож у второго. С таким раскладом уже можно обороняться. А то и быстро полоснуть по остальным ремням, освободившись окончательно. Тут уж вволю разгуляться…
Открыла глаза.
Бесполезно. Вязали на совесть. От любого движения ремни только затягивались туже, не оставляя никаких шансов. А сил так мало…
Раздались слаженные шаги вперед. Дрожание свечей. Колыхание черной ткани. Круг из жрецов стал сужаться.
Тот, что стоял у ее головы, приблизился и нанес первый символ. Лезвие неторопливо коснулось кожи и выписало знак так аккуратно, словно он чертил стилом по холсту. Однако ей показалось, что лезвие было раскаленным.
По пещере разнесся вскрик. С деревьев снаружи вспорхнули ночным птицы.
Она бессильно взирала наверх. Там, в потолке пещеры зияло отверстие, сквозь которое на нее косились мерцающие звезды. Шевельнулись губы, начиная шептать слова, что всплыли в уме. Нет выхода — значит, нужно выдержать.
Главный жрец размахнулся и ударил ее по щеке, обрывая молитву. Жертва отвернулась и зажмурилась, чтобы не видеть, как ее коснутся острые ножи. На алтарь должна пролиться кровь. И сила в ней достанется кому-то, кому поклоняются эти фигуры. Остается только сжать зубы, пока лезвия покрывают кожу символами, и острая боль медленно сменяется холодом. Это не простые знаки. Это метки.
От стекающей крови каменная глыба алтаря медленно разогрелась и запульсировала собственным теплом. И откуда в ней столько крови… Капает с углов плиты, обволакивает кристаллы-накопители, пропитывает светло-рыжие волосы, разметавшиеся возле плеч. И силы уходят с каждой каплей. Неизбежно. Даже открыв глаза не разогнать эту тьму, что медленно наползает со всех сторон, готовая вцепиться, забраться в саму душу, забрать все, что есть… Никогда!
Нет! Не бывать этому!
— Сердце темному! — Провозгласил главный, и занес нож в последний раз.
В глазах жертвы мелькнула бессильная ярость, а потом раздался самый громкий крик, который тут же оборвался.
Глава 1.
Если вы искренне верите, что женщины — слабый пол,
попробуйте ночью перетянуть одеяло на себя.
В жизни каждого человека наступает момент, когда ему настолько не хочется просыпаться и отдирать себя от подушки, что проще задушить этой подушкой любого, кто покусится на сон. Вот и у меня сейчас такой момент наступил.
Состояние такое, словно до этого я три дня без передыху работала на разгрузке в порту, потом подползла к самой мягкой и удобной в мире кровати, рухнула на нее, и стоило только погрузиться в сладкий сон, тягучий как патока, меня вырвал из него мерзкий птичий вопль.
День, когда человек решил завести петухов в качестве домашней птицы, был черным. И даже петушатина на завтрак уже не исцелит моей сердечной боли!
Я с глухим стоном нащупала одеяло и натянула его себе на голову. Не помогло.
Как только я встану — если смогу, учитывая мерзкую ломоту во всем теле — то спущусь и переговорю с хозяином, который держит птичник вплотную к постоялому двору, или я не…
Или я не буду… я?
При попытке повернуть голову, затылок отозвался глухой болью, радостно кинувшейся грызть череп. Я с трудом откопалась из постельных завалов и открыла глаза. Прикрыла их ладонью, чтобы привыкнуть к свету, поморгала и уставилась на потолок.
Ничего не понимаю. Или я настолько еще не пришла в себя ото сна или я… не помню свое имя.
Лоб не оказался ни горячим, ни липким. Я дрогнувшей ладонью провела по нему, по волосам и уронила на подушку. Сон ушел — имя не пришло. Как и все остальное.
Но… кто я?
Я смутно припомнила, что родилась и выросла в глухой деревне. У меня были проблемы с родными. Какие проблемы? Кто родные?
Пусто.
Смутные воспоминания оборвались годах на шестнадцати. Вроде как до этого было спокойно, а потом что-то произошло. И кажется, что будет неприятно это вспоминать.
И еще я уверена, что сейчас нахожусь далеко от дома и мне уже давно не шестнадцать. Но куда, блин, делись остальные годы!?
Больше не вспоминалось ничего.
Потолок. Смотрим на потолок, не паникуем, думаем… Потолок деревянный, в углу от сквозняка плавно колышется паутинка, в остальных местах она тщательно выметена. Раскрытое окошко, в нем утренний ветерок треплет ситцевые цветные шторки на веревочке. Значит, судя по тому, что постель мягкая и удобная, а из подушки в нос не лезут перья, ночлег неплохой. А как я тут оказалась, и кто за меня заплатил? И если я, то откуда у меня деньги?
Напилась вчера, что ли!? Я дернулась и застонала от боли. Ломило каждую косточку. Что-то не похоже на похмелье…
Встать.
С трудом села на кровати, откинула одеяло… Вот еще дела. Почему я сплю одетой и обутой?
Ноги под одеялом оказались затянуты в штаны из темно-коричневой кожи. Они оказались так удобны, что я их почти не ощущала. Я в замешательстве провела пальцами по коже и нащупала тщательно зашитую дырку на шве.
Недешевый наряд. Штаны, плотный корсет со шнуровкой впереди, и несколькими мелкими скрытыми карманами, поддетая под него рубашка, не иначе как шелковая. Кожаные туфли, тоже со шнуровкой и на мягкой подошве. Все сидит идеально, явно сшито по мерке. Запястья облегает по два браслета из кожаных ремешков, на одном набраны темные бусины. Теплые, хотя сделаны из камня. Непростые украшения.
Я почесала затылок, а потом схватилась за голову.
Откуда у меня такие деньги!?
Вперед на одеяло свесились светло-рыжие волосы. Я в замешательстве потянула за один завиток. Такие длинные… В детстве не было таких. Зачем, интересно, отрастила? Еще уверена, что на левой щеке у меня будет шрам. Провожу по ней пальцами — ничего подобного не ощущаю.