Мы сидим в тишине, дожидаясь, пока Мариночка проявит снимок. Чтобы чем-то заняться, принимаюсь следить за бегом секундной стрелки на настенных часах, считаю секунды. Раз, два, три… сто сорок пять… Я так увлеклась, что не заметила, как возле нас появилась медсестра и, молча, отдала снимки. Доктор внимательно рассматривал их, шевеля губами и хмурясь.
— Что там? — Филипп не выдерживает первым.
— Снимок, — будто не уяснив суть вопроса, отвечает доктор.
— И? — не успокаивается Филипп. — На снимках-то что?
— Что же вы, молодой человек, такой неугомонный? Когда свои тату делали, небось, терпели, а сейчас минутку подождать не можете?
— Ну, знаете ли, — отвечает мой спутник, и я замечаю, что он еле сдерживается, чтобы не заорать на медлительного эскулапа, — сравнили кактус с орхидеей.
Я прыскаю от смеха — почему-то это сравнение кажется мне до безумия смешным. Одергиваю себя — не хватало еще начать смеяться, как дурочке.
— Ну, что я могу сказать? — вздыхает доктор. В этом вздохе, кажется, скрывается вся тяжесть вселенского бытия. По коже пробегает едва ощутимый холодок зарождающейся паники. Смотрю на Филиппа, ища поддержки, и он без лишних слов подходит и кладет руку на плечо, чуть сжимая его. От этого простого, но такого успокаивающего жеста начинаю понемногу приходить в себя. — Перелома нет. Но есть вывих голеностопного сустава третьей степени. Травма довольно серьезная, ничем не лучше перелома, а в некоторой степени даже хуже. Сейчас мы расшалившийся сустав вправим, и через месяц забудете о травме, будто ее и не было никогда. При условии, конечно, что не будете лениться выполнять все мои предписания.
Я энергично киваю, всем своим видом показывая, что согласна все-все делать, что он ни прикажет.
— Ну, вот и славно, — тепло улыбается доктор. — Молодой человек, отнесите барышню на кушетку.
Филипп выполняет его просьбу без лишних слов, и вот я лежу, удобно устроившись. Тем временем, доктор вместе с Мариночкой, подходит и становится рядом. В руках у медсестры шприц, а я ведь до одури боюсь уколов! Но Филипп рядом и верю, не даст в обиду.
Дальше события бегут с устрашающей скоростью: мне делают укол, после которого травмированная нога стремительно немеет. Доктор руками, облачёнными в плотный латекс, делает насколько ловких и уверенных движений настоящего профессионала и вправляет разгулявшийся сустав. Боли почти не чувствую и это радует. Филипп не отходит от меня ни на шаг, держит за руку и от этого на душе так тепло и радостно, что хочется петь.
Через некоторое время все кончено — нога закована до середины икры в гипсовый панцирь, из которого выбраться пока нет никакой возможности. Да и то не факт, что после избавления от нового "чудесного" сапожка смогу быстро вернуться к работе. Но это ладно, это потом, а сейчас, что делать? Фотографы не прыгают на одной ноге. Или прыгают? Никогда не пробовала, но что я без своего фотоаппарата? Я ведь ничего другого не умею.
— Вот и всё, — улыбается мне врач, снимая перчатки. — Гипс можно будет снять через месяц. А пока ногу не натруждать, вести спокойный образ жизни: не танцевать, не прыгать, воздержаться от чрезмерных физических нагрузок, пользоваться костылями. Все понятно?
В ужасе зажмуриваюсь. Костыли? Кошмар какой-то.
— Доктор, — обращается Филипп к пишущему что-то врачу, — а на мотоцикле ей можно кататься?
Когда смысл его слов доходит до меня, на секунду замираю, забыв дышать. Да, не может быть! Мне определенно показалось, он что-то совсем другое имел в виду.
— Если только управлять транспортным средством ее заставлять не будете, то можно, — улыбается доктор. — Почему же нельзя? Главное, аккуратнее на поворотах.
— Я похож на того, кто уронит девушку с мотоцикла? — смеется Филипп, и от этого смеха, такого притягательного, хрипловатого, мое сердце кувыркается в груди, как пьяный акробат.
— Внешность обманчива, молодой человек.
Я теряю счет времени, пока доктор возится с бесконечными письменами. Наконец, выписывает мне рецепт и прочие предписания, положенные при такой травме. Не могу даже представить, как дальше быть. Я — фотограф, мне нужно двигаться, но что делать, когда жизнь иногда преподносит столь извращенные сюрпризы? Придется потерпеть. Главное, чтобы не уволили.
— Ну, что, пошли? — слышу над самым ухом голос Филиппа, который выводит меня из ступора.
Смотрю на него снизу вверх и не понимаю, что дальше делать. Еще немного и придется его отпустить навсегда, но я так привыкла к Филиппу, к его заботе, усмешкам. Это глупо и наивно, знаю. Мы, по сути, совершенно чужие друг другу люди и этот красивый парень мне абсолютно ничего не должен. Он и так сделал намного больше, чем требовалось, поэтому вправе ли я надеяться на что-то еще? И увижу ли Филиппа когда-нибудь еще? Знать бы.
— Куда?
— Не знаю, куда там тебе надо, но поедешь ты сейчас домой, — говорит Филипп и смотрит куда-то поверх моей головы.
— Хорошо, — киваю, отводя взгляд от пульсирующей на его шее синей жилки. Понимаю, что ему больше нет до меня дела.
— Надо такси вызвать и начальнику позвонить.
— Такси? — Филипп смотрит на меня удивленно. — Какое, к чертям, такси?
— Значит, пешком пойду.
— Сумасшедшая женщина, честное слово, — ухмыляется парень и подхватывает меня на руки.
Дух захватывает от восторга и удовольствия — значит, он не собирается от меня избавляться. Не знаю, что будет дальше, но пока он рядом и от этого необыкновенно тепло на душе.
— Полетели, птичка, — шепчет он мне в самое ухо, пока я забираю у доктора все справки, что тот успел выписать.
— Почему бы и нет? Полетели.
5. Запах гниения
Паркуюсь возле дома и несколько минут стою, перебирая в руке ключи от всей моей жизни. От дома, гаража, мотоцикла. Почему только у меня нет ключа, что запрет на тяжелый кованый замок все, что не дает спокойно жить?
Иногда кажется, что никогда мне не выбраться из того топкого болота, в которое сам себя загнал. Расплачиваюсь за свою слабость. За то, что не могу разрубить цепи, что приковывают меня к этому дому, к тому, кто здесь давно уже перестал меня ждать, но к кому я упорно возвращаюсь.
Потираю шею, на которой совсем недавно набил татуировку. Почти все зажило, но воспоминания о сладкой боли, что испытал во время сеанса в тату кабинете, когда Брэйн набивал на мне причудливый рисунок, не дают забыть, что я еще жив. Только походы к Брэйну дарят ощущение жизни, дают понять, что еще не умер. И дорога, что шелковой лентой стелется под колесами моего байка. Фрэнк — мотоцикл — мой самый близкий друг, как бы глупо это ни звучало. Одушевлять железного коня? О, это по-нашему. Ближе него у меня почти никого нет. Разве, что Арчи, но даже он иногда доводит до такой степени, что я готов разбить стул об его тупую башку. Черт, да Арчи и мертвого достанет, не то, что меня.
Чувствую в кармане вибрацию — мобильный, будь он не ладен.
— Какого хрена тебе от меня нужно? — рычу в трубку, хотя прекрасно понимаю, что Арчи вообще ни в чем не виноват. Да, по сути, никто не виноват, только моя дурь и слабость. — Неужели трудно хоть ненадолго оставить меня в покое?
— О, чувак, притормози, — хохочет друг в трубку. — Не знаю, какая чума тебя одолела, но только это не повод срываться на мне. Как я тебя учил? Набери полную грудь воздуха, закрой глаза и дыши глубоко, размеренно. Тогда отпустит.
— Прости, Арч, я не хотел, — тяжело вздыхаю и провожу рукой по волосам. Я так сегодня устал, что готов рухнуть замертво прямо на парковке и плевать на то, что скажут люди. — Зачем звонишь?
— Затем, что ребята хотят сегодня вечером видеть нас в клубе, — чувствую, что Арчи уже, скорее всего, принял на грудь несколько бутылок любимого Lager'а. Ну, что за человек такой? Не может спокойно жить.
Обычно он начинал пить ближе к вечеру, но сегодня алкомарафон стартовал с самого утра. А я так рассчитывал хоть этим вечером не наблюдать его пьяную физиономию. Нет, видеть рад был его всегда, но хоть иногда, для разнообразия, трезвым.