Глеб занимался серьёзной работой, и я не хотела его отвлекать. Все же, ему не только паразиты на дороге встречаются, это я ещё зелёная, и меня берегут. Глеб же работал серьёзно.
— Зонтик захвати! — донеслось мне вслед.
Несмотря на все свои заскоки, звериную сущность и эмоциональную нестабильность во время полнолуния, он был хорошим. Заботливым.
Город дремал, кутаясь в густой, влажный туман, поражая воображение своей гнетущей, безнадежной серостью.
Под козырьком подъезда, стоял мужчина, лениво куря и стряхивая пепел прямо в лужу у своих ног. Мешая густой от влажности воздух с едким сигаретным дымом, он с осуждением оглядывал двор.
— Разве ж это весна? — оживился при моем появлении, даже тяжелую, тугую дверь придержал, помогая выйти. Видя во мне возможного благодарного слушателя и от того ощущая робкую радость, он заметно приободрился. Мужику очень хотелось поговорить. — Осень самая настоящая, скажи.
Я спешила, а потому ограничилась неразборчивым:
— Угу.
Не весна, тут не поспоришь. Май на дворе, а такое чувство, будто в ноябрь попала.
Зонтик раскрылся с тихим щелчком и приятным шорохом, подарив этому серому дню чуточку яркости. Зонт у меня был веселенький, очень примечательный, непередаваемого цвета бензиновой лужи, с улыбающейся мордой Чешира и совершенно несерьезными ушками. Хороший зонт, правильный.
Конечно, были подозрения, что Крис мне его на хорошее настроение заговорила — ведь каждый раз открывая зонт, я чувствовала непонятную радость, — но даже если и так, я была ей очень благодарна. В такую погоду немного хорошего настроения было бы не лишним.
Перепрыгивая через лужи и глядя исключительно себе под ноги, я неслась вперед и чуть не налетела на женщину. Прячась под широким черным зонтом, она пробежала мимо меня, прижимая к себе сумку, а за ней темной полупрозрачной тенью тянулись ее мысли. Тяжелые, безрадостные, очень бытовые и такие невыносимо тоскливые. Вильнув в сторону, не желая касаться этого печального облака, я случайно наступила в лужу, коротко ругнулась и невольно обернулась вслед женщине. По-настоящему видеть я научилась чуть больше недели назад и все еще не могла к этому привыкнуть.
Женщина скрылась за поворотом, и я продолжила свой путь к метро. Чтобы, проехав две станции, пересесть на другую ветку, выстоять еще семь станций, так как по утрам сидячих мест не было в принципе, и попасть-таки в родной, сидевший уже в печенках университет.
Таисия Карбековна не отвечала на телефонные звонки уже неделю, и это было странно. Настолько странно, что я даже не поленилась лично съездить в деканат и узнать, что с ней случилось. Я ждала ее звонка, отсылая презентацию на утверждение, но так и не дождалась, потому позвонила сама… вот только трубку никто не брал. Ни утром, ни днем, не вечером. Все семь дней подряд. Это очень напрягало, и я просто не могла не попытаться выяснить, что происходит.
Ворвавшись в гулкое, просторное помещение, холодное, состоящее из плит, камня и дерева, я привычно замерла на мгновение, впитывая в себя этот краткий миг прохладного, молчаливого величия. Сейчас шли занятия, и здание факультета будто вымерло, только знакомая, вечно сонная женщина, притаившаяся за стеклом своего наблюдательного пункта, дремала на стуле, сторожа ключи от аудиторий.
Вдохнув полной грудью привычный запах знаний и готовящегося обеда, я поспешила на второй этаж, в деканат.
Дверь деканата, как всегда, была открыта, секретарь — моложавая женщина сорока лет — сидела за компьютером, что-то увлеченно на нем выщелкивая.
Уже привычно постучав по косяку, я изобразила на лице запредельную радость от встречи… которая продержалась не больше минуты: сложно продолжать улыбаться, когда тебе совершенно искренне и с полной верой в свои слова заявляют невозможное:
— У нас никогда не работала никакая Таисия Карбековна, — секретарша, имени которой за все четыре года я так и не смогла запомнить, не врала, уж что-что, а ложь почувствовать я бы смогла, знаний и сил для этого было достаточно, — ты что-то путаешь.
— Но… кто же тогда мой руководитель?
После недолгой битвы с компьютером нужный файл с перечнем дипломников и их руководителей был найден, а мне совершенно спокойно сообщили:
— Тарсук Екатерина Евгеньевна.
Это была неправда, я это точно знала, но покорно пробормотала:
— Спасибо.
Из кабинета я вылетела, забыв попрощаться. Слишком спешила, мне срочно нужно было на первый этаж. К стендам.
Я точно помнила, что Таисия Карбековна отличилась в прошлом году на какой-то конференции и теперь красовалась на одном из стендов, как почетный преподаватель университета. Вернее, красовалась раньше. Сегодня место, которое гордо занимала ее фотография, пустовало.
Рука сама собой потянулась к телефону.
Глеб ответил почти сразу:
— Да.
— Как зовут моего дипломного руководителя?
— Что? — не понял он.
— Имя! — нервно рявкнула я. Мне было важно это услышать, ведь если он сейчас назовет нужное имя, значит, я нормальная. Крыша у меня не поехала, и что-то странное творится в университете, а не в моей голове.
— Екатерина Евгеньевна, — и голос его прозвучал зловеще, — а теперь, может, ты объяснишь, что случилось?
— Мне бы кто объяснил. — Не в силах отвести взгляд от пустого места в ряду знакомых фотографий, я тихо попросила, с едва теплящейся надеждой: — Слушай, на столе в моей комнате, под раскраской антистрессовой, что Богдан в прошлом месяце притащил, мой диплом лежит, можешь посмотреть какое имя на титульнике стоит? Кто руководитель дипломной работы?
Глеб тяжело вздохнул, кажется, даже собирался немного поворчать, но не стал. Слишком жалобный был у меня голос, и слишком дурацкой казалась просьба. В нашем безумном мире о таком просто так не просят…
Я слушала дыхание в трубке, пока он искал диплом, пока листал страницы, и до боли сжимала скрещенные пальцы. Ну пожалуйста. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.
— Екатерина Евгеньевна, — раздалось в трубке невозможное.
— Ты уверен?
Вместо ответа недолгая, но крайне раздраженная тишина и подозрительное:
— Лесь, может ты уже объяснишь, что происходит?
— Кажется, я кукушенькой тронулась.
— Что?
— Крыша у меня поехала, говорю, — вышло резко и даже истерично. Но меня можно было понять: я в шоке, я на взводе, я совсем не понимаю, что происходит. Екатерина Евгеньевна не могла быть моей руководительницей! Не потому, что такой преподавательницы в университете не значилось. Была такая, вела словесность и даже как-то заменяла нашего преподавателя. Она не могла быть моей руководительницей, потому что ею была Таисия Карбековна.
Я хорошо помнила, как Таисия Карбековна со своей профессиональной раздраженностью в хорошо поставленном голосе ругалась со мной из-за темы диплома, как доводила до бешенства своими придирками, как позвонила совсем недавно, всего-то на позапрошлой неделе и отменила нашу встречу, сославшись на болезнь… а что у нас было с Екатериной Евгеньевной?
Что происходит? Какие таблеточки мне теперь надо пить? И какой доктор мне поможет?
— Лесь?
— Забери меня, пожалуйста. Я что-то боюсь одна домой возвращаться. — Вдруг меня опять накроет, и я вспомню что-нибудь не то, и перепутаю адреса? Куда я тогда приду? В чей дом?
— Буду через двадцать минут, — быстро сказал он, отключаясь.
Я его ждала, отгоняя панические мысли, что и Глеба я могу не узнать. Вот приедет сейчас за мной совсем незнакомый парень…
Обошлось.
Черный Ниссан, подъехавший спустя пятнадцать минут, был мне хорошо знаком, как и выскочивший из него водитель. И куртка, и едва заметный шрам, и смешной белобрысый хвостик…
Облегченно выдохнув, я сама бросилась к нему, врезалась с разбега, сжала на секундочку в объятиях и тут же отшатнулась.
С Глеба бы сталось какую-нибудь гадость сказать по случаю незапланированных обнимашек. Но он меня удивил: не стал язвить, удержал за плечи, не позволяя сильно отстраниться, внимательно вглядываясь в мое лицо. Наверное, впервые за все время, что мы знакомы, я заметила в его взгляде тревогу.