Я зажег выделенную мне масляную лампу, и уставился в потолок.
После моего выхода наружу многое изменилось. Занятия с Леа встали на поток, и я уже мог спокойно объяснить, где стоит тарелка или назвать части тела. Ввиду этого прогресса, я узнал, где и как меня нашли, а так же сколько я пролежал без сознания на этой самой койке. Без малого тридцать дней я мертвым грузом висел на плечах этих людей. Но самым странным оказалось то, что физически я был здоров уже на вторые сутки после моего обнаружения, даже отгрызенные пальцы вернулись на место. Леа сказала, что на меня было страшно смотреть после работы сероволков, и даже Сорас не был уверен, что удержит меня в мире живых. Но удержал.
Это поражало. Нет, не то, что я был на грани смерти, ведь я этого не помню. Поражала работа чар Сораса, ведь физическое восстановление конечностей за сутки, да еще и с органами в придачу — это блаженный сон любого жителя Земли. Части моего тела буквально нарастили. Одновременно с этим, меня беспокоило наше местоположение и отшельнический образ жизни целителя. Кто же бродит по этому миру, если такой остроухий чудотворец живет в глуши, окруженной деревьями?
К сожалению, я еще не мог понять туманные объяснения по поводу работы чар, так как сложно найти примеры, на которые можно ткнуть пальцем, а закорючки, которые Леа назвала общей письменностью, мне никак не давались, что усложняло процесс. Но обозвать это магией было самым простым решением.
К слову, язык, на котором мы общались, также общий.
Как я понял из наших с Леа разговоров — я атлан, и это, в придачу к заостренным ушам девушки и ее отца, говорило о разнообразии разумных существ в этом мире. Как минимум мой слух уловил еще два слова, которые я определил как названия рас: фойре и грендар.
Несмотря на заботу и терпение, которое проявили мои спасители, я опасался открыто расспрашивать об обитателях этого мира, его истории и, самое важное, о магии. Мне было комфортнее позиционировать себя не знающим языка атланом, который потерял память о произошедшей трагедии, и я не представлял, что будет, когда я попытаюсь объяснить свое происхождение.
— Надо спать, — пробубнил я себе.
Подгребая одеяло, мой взгляд уловил темное пятно на простыне. Я сначала не придал этому значения, но пролежав с полминуты, пытаясь уснуть, меня словно ударила молния. Подорвавшись, я соскочил с кровати и, схватив лампу, приклеился глазами к своей находке.
Темно-коричневое пятно, как если бы к простыни прижали разогретое железо, выделялось так же четко, как припаленный сигаретой белый лист. Только его форма была отпечатком моих скрюченных пальцев.
По-видимому, мой сон был настолько волшебным, что я от ужаса прижег горячей рукой плотную ткань.
Воодушевившись проявившимися способностями, я часто задышал и хотел было направиться к Сорасу, но одернул себя. Спина покрылась потом, а сердце разогналось аки резвый жеребец на выгуле, отбивая ритм по внутренней части груди.
— Неужели это мои чары? — спросил я у простыни дрожащим голосом.
Вдох. Выдох.
Мне нужно было срочно придумать логичный способ оправдать свои расспросы о магии или, лучше всего, ее полное непонимание. Но какой?
Промучившись пару часов, я решил, что если Сорас не излечил мою амнезию, его магия не действует на мышление. Значит, есть шанс, что он может не знать, как именно работает потеря памяти. Мог ли я выборочно потерять память о магии, но не забыть свое имя? Теоретически, мог. Но будет ли для него достаточно этого объяснения, вот в чем вопрос.
Та простота, с которой они творят магию, уже давно вышибла возможность округлять глаза при каждой возможности, и пора было исправлять это дело. Или хотя бы оправдать.
Конечно, было неприятно обманывать Леа, ведь девочка так добра и открыта, что сложно представить себе ее с факелом в руках, отмахивающейся от меня, как от прокаженного. Да и вообще, отец с дочерью проявили невиданную для меня заботу, безвозмездно исцелив и занимаясь моей реабилитацией. Но вариантов не так много.
Заучив, как мантру, слезливое обращение к целителю, я все-таки заставил себя уснуть.
…
— Сорас, прости, что скрыл это, но я забыл не только о том, что со мной случилось.
Целитель нахмурил тяжелые брови, и его вены на лбу вздулись.
— Видишь ли, я совсем недавно это понял. Но кажется, я не могу вспомнить ничегошеньки о магии, — пропел я.
— Маг’хи? Что это такое, Са-арг тебя забери? — спросил недовольно Сорас, закидывая зайца-рогача в сумку.
Я начал сомневаться в своем решении подойти к этому разговору во время охоты и неуверенно объяснил:
— Ну, это когда ты лечишь или Леа создает ветер.
— Хм, ты имеешь в виду эйк’таш? — удивленно спросил он и провел ладонью над моей грудью.
Я почувствовал тепло и кивнул.
— Маг’хи…Странное слово, Атлан. Ты вообще странный, — задумчиво сказал он, поправив очки.
Я напрягся, но старался выглядеть спокойным и наивным.
— Ну, там, откуда я родом, мы иногда называем эйк’таш магией. Это не слишком распространено на Фариде.
— О как.
Он резко пригнулся, и я последовал его примеру. Впереди мелькнула белая шерсть рогача, и я затаил дыхание.
Никак не привыкну к охоте.
Сорас передал мне лук и указал на замершего пушистика.
Я молча натянул тетиву и, прицелившись, выпустил стрелу. Она прошла над головой белого рогача, естественно, спугнув его.
Целитель проворчал себе под нос что-то про Са-арга и, хлопнув меня по плечу, сказал:
— Ничего, скоро научишься.
— Научусь, — подтвердил я уверенным тоном.
Подойдя к месту, где сидел предполагаемый ужин, я подобрал стрелу и закинул ее в запасной колчан.
Лес вокруг шумел и трещал без умолку, а запах зелени и влаги заставлял ноздри чесаться. Солнечные лучи, пробиваясь через плотно раскинувшиеся кроны, создавали атмосферу волшебства и спокойствия. Мне нравилось быть в этом лесу.
— Так вот, — негромко сказал я, догнав целителя. — Я почему-то не могу вспомнить ничего об эйк’таш, словно из меня вынули это знание.
Сорас сузил взгляд, всматриваясь между деревьями и, видимо, ничего не заметив, сказал:
— Я не знаю, как тебе помочь с этим Каин. Покажи мне, где нарастить мясо, кости и ткань — я сделаю это, если хватит моих способностей, но разум для меня загадка. На Фариде нет таких практиков. На это способны только Шиадан.
Видимо, я слишком заметно скривился от очередного незнакомого слова, что Сорас сжалился надо мной и, не дожидаясь вопроса, пояснил:
— Шиадан — это высшие маги. Те, кто стоит рядом с правителями.
— Ясно. Но если это не исправить маги… эйк’таш, может быть, ты сможешь научить меня заново? — наглости моей не было предела.
Криво ухмыльнувшись, Сорас сказал:
— Хах. Этому нельзя научить Каин. Для этого нужно золото!
Я переспросил тупо:
— Золото?
— Ох, ну и повредило же тебя мальчик, — жалостливо потрепал он меня по плечу.
На какое-то время мы стихли, так как Сорас увидел рогача. Подобравшись немного ближе, он снова передал мне лук и кивнул.
Я натянул тетиву и, задержав дыхание, отпустил стрелу. Та со свистом пульнула вперед и, пролетев плюс-минус сотню шагов, пробила тонкую шкурку рогача.
— Вот так, парень, — удовлетворенно кивнул Сорас.
Я почувствовал себя непомерно мерзко, выдумывая истории про потерю знаний о магии и притворяясь в целом. Во мне была почти стопроцентная уверенность, что этот человек не отвернулся бы, узнай, что я, мягко говоря, не местный. Но все равно не мог открыто все рассказать.
— На сегодня хватит, — закинув третьего рогача в мешок, задумчиво сказал целитель. — Пора возвращаться.
И я не был против.
— Сорас, что на счет эйк’таш?
Целитель скривился:
— Ай, Каин, прекрати издеваться над древним словом! Говори лучше это, как его "маг’хи". Твой акцент ужасен.
Я весело улыбнулся:
— Что поделать, старик, что поделать…
— Я не старик! — прищурился он.