Я еще почесала укус, глядя, как взгляд гадалки остекленел и остановился на мне. Я даже чесаться перестала, вопросительно глядя на нее. Добрые духи смутились и почему-то умолкли, о чем мне тут же сообщили инфернальный голосом. Судя по прогнозам, добрые духи при жизни были махровыми пессимистами и, вероятно, комарами.
Я сглотнула, глядя на нее с надеждой и переводя взгляд на старинные карты и причудливый расклад. Узловатые пальцы раскрыли старинную книгу, а гадалка тут же спряталась в ней лицом. Я еще раз почесала добрых духов, терпеливо ожидая продолжения.
— Есть зелье, — прошептала гадалка, глядя на меня. — Зелье привязки. Еще никто не жаловался. Придет от к тебе в гости, а ты ему предложи выпить! Чернослив на молоке, рыбий жир…
Она озвучивала мне список того, что нужно принести в жертву во имя долгой и чистой любви, а я понимала, что любовь будет маленькой и грязной. Финалом этого возвышенного чувства станет: «Пойду-ка я, штаны высохли!».
— И обязательно иметь при себе амулет любовной горячки из лапы кошки, сдохшей в полнолуние, — предупредила меня гадалка, листая древние страницы. — Можно, конечно, попробовать свежую рыбу сунуть ему под матрас, когда ночуешь у него дома..
Я мысленно вдохнула запах рыбы, которая уже загуляла настолько, что мужик спит с марлей на лице, а гадалка продолжала.
— Нужно облиться вот этим! Этот запах он никогда не забудет! — прошептала она, протягивая мне открытый флакон, который пах носками путешественника, натертыми чесноком. Для второй ноты было выбрано содержимое ночного горшка и внезапно роза. Перед моим носом трясли лучшим образцом карательной парфюмерии, пока я мысленно представляла радость встречи со слезами на глазах.
Я делала пассы руками, а я с замиранием сердца следила за всеми ее пассами и движениями потрескавшихся губ. «Зззззз!», — сменяли траекторию мухи, натыкаясь друг на друга.
— Вы наговариваете на любовь? — спросила я, безотрывно следя за странными жестами.
— Нет, я пока мух отгоняю! И очарование навожу, — вздохнула гадалка, с прищуром глядя на меня. — Ты ведь серая моль! И это правда.
— Поэтому и предпочитаю жить в шубе. А если нужно две шубы с селедкой за ночь сожрать могу! — обиделась я, ерзая на стуле.
— Дай мне волос! — сглотнула гадалка, протянув руку, а я с улыбкой протянула ей волосок с головы.
— Это было последнее желание, — вздохнула я в тот момент, когда рука гадалки и моя рука соприкоснулись.
— Нет! Значит ты… — едва успела опешить она, но тут же превратилась в огонечек, растворяясь в мутном тумане, который повис в воздухе. Я сгребала карты, книги, медальоны, понимая, что мне еще красавца очаровывать! И подлую разлучницу изводить!
— Это что еще за объедки? — поинтересовалась бездна, когда я сгружала свои сокровища и ревниво пересматривала их, прикидывая куда бы повесить.
— Ты ничего не понимаешь, — засопела я, доставая рыбью голову с бусинками и любовно рассматривая ее. — Это талисман, который притягивает мужиков!
— Видишь, мухи роятся? — сглотнула бездна, принюхиваясь. — Радуйся, они самцы!
— Ничего ты не понимаешь! — огрызнулась я, доставая еще один талисман и осторожно расправляя его. Два пушистых шарика болтались на чахлой веревочке, украшенной перышками и деревянными бусинами. — Этот талисман создан для того, чтобы мужик не гулял налево! Он символизирует верность и крепкую семью! Его нужно повесить на видное место, чтобы мужчина видел его каждый день.
— А кот вспоминал те времена, когда пожертвовал для талисмана самым дорогим, что у него было, — грустно согласилась бездна, пока я читала книгу «Талисманы и обереги на все случаи жизни». Рядом лежала раскрытая книга «Ритуалы», которую я внимательно изучала.
— Вот, есть отличный ритуал, чтобы выйти замуж! — обрадовалась я, потирая ладошки. — Смотри! Мне нужно раздеться догола, обмазаться медом и выйти на перекресток. Каждая прилетевшая муха символизирует мужчину, который к тебе прилипнет!
— А потом они сорвутся, оставив тебе ножки! — прокашлялась бездна, пока я прикидывала, где раздобыть мед.
— Я тут еще вычитала! В доме все должно символизировать вечную любовь! — внимательно вчитывалась я в зловещие буквы, которые царапал кто — то как курица лапой. Я осмотрелась по сторонам, понимая, что «вечная» есть, а вот «любви» нет.
— Как — то так? — зевнула бездна, а мне показали старушенцию, которая уютно расположилась в ореоле розовых подушечек на роскошной кровати. Все вокруг было розовым до умилительных соплей, а я с завистью смотрела на то, как рядом с разодетой старушенцией назойливым роем летают родственники, клятвенно заверяя ее в безграничной любви. «Пошли вон, стервятники! Я еще всех вас переживу!», — орала разукрашенная, как кукла, старушенция, швыряя подушку в благообразного мужчину. «Вот зря я вам сказала о дате смерти! Как знала, что соберетесь! Вот вам всем!», — бухтела старуха, устраиваясь поудобнее в подушках. Она нахохлилась, пока добрая родня заискивающе улыбалась ей, тонко намекая сыграть в недвижимость.
— Ну? И что? Стесняемся? — улыбнулась зубастой улыбкой бездна, облизываясь не хуже родственников, рассматривающих богатый интерьер. — А я, между прочим, слегка проголодался! У тебя норматив — пять человек в день! Ты что там делаешь?
Я оторвала голову от толкования карт, неумело тасуя колоду и пытаясь разложить их в нужном порядке. «Любовное гадание на чувства». Пока что карты уверяли меня, что мне достался на редкость бесчувственный экземпляр, но я была упорной.
— Люби меня! — бухтела я, сгребая карты и раскладывая снова. Так, это у нас что? Это у нас интерес денежный. Не пойдет!
— Ты что там делаешь? Я кого спрашиваю! — возмущалась бездна, а я отмахнулась от нее и от бабки, которую мне упорно показывали.
— Я гадаю! Отстань! — насупилась я, понимая, что меня не любят. Засопев, я шлепнула еще одну карту на стол. — И буду гадать до тех пор, пока меня не полюбят!
— И кто ж тебя должен полюбить? — спросила бездна, а я краем уха слышала урчание прожорливого брюшка.
— Я не знаю его имени, — обиделась я, высматривая толкование. Так, а вот это уже симпатия. Неплохо! Еще пару раз и можно говорить о глубоком и светлом чувстве. — Погоди! Сейчас пойду! Это у нас что? Во! Любит! Да!!!
Я сжала кулаки, любуясь наобум вытащенной картой и расплываясь счастливой улыбкой. От радости я подпрыгнула, а узкие светящиеся глаза бездны округлились, когда послышался мой вопль, а крышка гроба упала мне на ногу. Откуда-то из недр последнего приюта, заботливо заготовленного моей предшественницей, шлепнулись на пол белые тапки.
Я уже собиралась на встречу со старушкой, которая уютно устроилась на огромной роскошной кровати в окружении добрых родственников.
— Че смотрите? Я половину из вас не помню! — скрипела бабка, глядя на толпу, которая с надеждой посматривала на дверь. «Ты дверь закрыл? А то еще набегут! Мы то первые были!», — едва слышным шепотом поинтересовалась худощавая женщина, не переставая вежливо улыбаться насупленной старушенции. «Закрыл…», — одним выдохом в прическу ответил долговязый тип с залысинами.
— И откуда это вас столько понабежало? Да я столько с мужиками не спала, чтобы столько нарожать! — ворчала старушка, колючим взглядом обводя родственные просторы для фантазии. — Ты кто? Не помню, чтобы ребенка в водосточной трубе прятала до совершеннолетия, а он вырос в форме трубы!
— Да вы меня… эм. вы что? Не помните?… Ну. сажали., - голосом сладкой свистульки, покрываясь скромным румянцем, проворковал долговязый. — Неужели не помните?
— То же мне, гладиолус. Чахоточный одуванчик! — засопела бабка, положив тощую, узловатую руку, унизанную драгоценными кольцами на аккуратную розовую подушечку в виде сердечка. — А это что за дамочка к тебе жмется? Неужели жена?
— Да. Женился я. Племянник я ваш. Семиюродный! — покрылся пятнышками Одуванчик, сдувая жиденькую волосню, прилипшую к взмокшему от напряжению лбу. — Недавно.
— Кто-нибудь говорил ей, что она красивая? — поинтересовалась старуха, обводя тусклым взглядом подслеповатых глаз присутствующих. Мадам зарделась, тут же начиная мило улыбаться и хлопать ресницами. — Ничего, найдется слепой, который скажет. И чего это мы тут все собрались? На десятки лет память ошибло, а тут всем дружным скопом озарение пришло! Ну-ну.