И бабка, как обычно, требовала, чтобы дети сложили руки и произнесли: «Свет есть во мне».
Блисс сидела и размышляла, почему именно эта сказка пришла ей на ум. Верно, тот человек имел что-то злое и холодное в своем взгляде, как у зверя, а мертвая женщина могла оказаться его матерью. И вовсе нет! Эта сказка такой же вымысел, как и другие сказки бабушки Аники: про девочку — невидимку, про говорящий листок клеэля, про волшебный колодец и про голоса на озере. Просто красивая сказка.
Дверь со скрипом отворилась, и в дом зашла уставшая мать. В руках у нее была старая корзина, накрытая серой тряпкой.
Мать поставила ее на стол. Не успела она присесть с дороги, как в дверь застучали. Барабанили и в окошко. Солнце неумолимо ползло к закату.
— Аника рожает! Скорее, Нарин! — прошептала запыхавшаяся мать Аники.
Мать молча взяла узелок с травами и вышла. Блисс сидела и ждала. Она не трогала корзину и даже не пыталась заглянуть туда. Время ожидания тянулось долго-долго. Видно было уже половину солнца и все вокруг было розоватым, как глаза, вселяющие страх и надежду, ненависть и… любовь.
Внезапно дверь распахнулась, и в избушку вошли люди. Далья, мать Аники, с опухшим красным лицом, отец Аники, сутулый и молчаливый, и почти все село. Блисс затравленно озиралась по сторонам. Матери среди них не было.
Девочку цепко схватили за руку и поволокли на двор. Кто-то монотонно бубнил: «Свет горит в сердцах наших. И разум наш, очищенный от тьмы, созерцает блаженную истину. Я вижу, ибо видит сердце. Я слышу, ибо слышит сердце. Свет очищает душу». Это было похоже на странную игру. Солнце почти село. И лишь тонкая полоска напоминала о том, что когда-то был день. Блисс упиралась, но ее грубо тащили. Кто-то кричал, кто-то истерично смеялся. Неподалеку горели костры и факелы. Блисс волокли, а потом отпустили перед чем — то накрытым одеялом. Мать Аники рыдала, Далья обнимала ее за плечи.
Блисс вздрогнула от неожиданности, когда отдернули покрывало. На рогоже лежала бледная Аника с закрытыми глазами.
— Смотри, проклятый бастард, — кто-то ткнул ее лицом прямо в Анику, — что твоя мамаша с ней сделала!
— Она не смогла бы родить и медленно и мучительно умирала! Я говорила, что ей нельзя поднимать тяжелое! Говорила! — надрывно крикнула Нарин с веревкой на шее, конец которой был привязан к оси телеги. Ноги у Нарин были связаны. Руки тоже.
— Где та трава, что ты дала моей дочери, Нарин! Я дам ее твоему бастарду! — мать Аники орала и билась на руках у Дальи. Отец Аники стоял в стороне и прикрывал лицо руками, — Отвечай! Ведьма!
— Да! Нарин — ведьма! Она наводит порчу на нашу семью! Я видела, как Нарин рисовала на дороге, где мы только-только прошли, темные круги.
— Ложь! — выкрикнула связанная Нарин. Блисс сидела рядом с матерью и пыталась понять, что произошло со всеми людьми, которых она знала много лет.
— А я видела, как она что-то закапывала у дома. С тех пор мне не урожай! Что ни год, то напасть! — истерично вопила Лерина, жена трактирщика. Давным-давно она угощала маленькую Блисс яблоками, пока Нарин сидела с больным сыном Лерины, как раз в канун Зимодня.
— Клевета, — с хрипло сказала Нарин, дернувшись вперед.
— А я видела, как она в лесу, промеж деревьев зверем рыщет! Взаправду видела! — визжала Шали, жена лесоруба.
Когда ее муж болел всю зиму, Нарин использовала почти все возможные целебные отвары, чтобы поднять его на ноги. Шали тогда сама вырезала игрушку для Блисс — ту самую лошадку, с которой так любила играть девочка.
— А я видела, как она отравляет колодец!
— Поклеп, — слабо прошептала Нарин, — Ложь…
— Дитя мое, — кто-то дернул Блисс за руку. — Скажи, что делала твоя мать? Не бойся.
Кто-то прислонил к ее губам холодный символ Света. Все глядели только на нее. Девочка стояла и смотрела то на мать, то на застывшую толпу.
— Не бойся. Если ты все расскажешь, то мы тебя отпустим!
— А маму? — тихо спросила Блисс.
— И маму. Только если ты скажешь правду, дитя мое. Не видела ли ты, как мать колдует? Не отрицаешь ты, что мать твоя ведьма? Да или нет? — толпа вокруг сомкнулась, не давая ей пройти.
— Нет… — тихо прошептала Блисс и закрыла глаза.
— Вот видите. Дите говорит правду. Я спросил ее: «не отрицаешь ли, что твоя мать ведьма?» И что она ответила? Вы все свидетели! Нет, она не отрицает! Ведьма!
— Моя мама не… — Блисс бросилась к матери и упала ей на шею.
— И девчонку тоже сжечь! Пусть вас не остановит, что это ребенок! Она такая же ведьма!
— Я все это делала! Сознаюсь! Я портила урожай! Я сидела у трона Черного Принца и поклонялась ему, как Богу! Я отдала ему свою душу! Он обещал помочь мне в моих злых деяниях, — внезапно громко произнесла связанная Нарин, — Эта дурочка не хотела мне помогать, так я ее опоила и околдовала. Свет еще живет в ней, я не смогла вытравить его из нее. Убирайся, от меня! Прочь! Мерзкая светлая дрянь! — хрипло гаркнула Нарин, но в ее глазах не было ненависти. В них было столько любви, сколько Блисс не видела никогда в жизни!
Сейчас Нарин больше всего на свете хотела спасти дочь. Он готова была признаться в чем угодно, лишь бы не тронули Блисс.
— Тьма тебя побери! Убирайся к своему поганому Свету! Пусть он тебя защищает! — кричала Нарин, а по ее щекам текли слезы.
— Нарин! Какой он, Принц Дома Тьмы?
— Страшный, как смерть! У него глаза, как пламя, горят на лице, похожем на маску! У него вот такие клыки! Он ими разрывает человека пополам! А когти у него… — брызгала слюной Нарин, отчаянно дергаясь всем телом. — У него трон, из человеческих костей! Весь пол в замке усыпан черепами…
Нарин сглотнула и обвела глазами толпу.
— За что ты продалась, Нарин? — в голосе одного из стариков звучало презрение.
— Он обещал мне власть! — громко выкрикнула Нарин. На ее лице было мучительное страдание.
— Мама… — прошептала Блисс, захлебываясь в рыданиях. — Не говори… Ничего им не говори…. Мама… Они сделают тебе больно…
— Заткнись, отродье Света! — мать отшатнулась от нее, с маской отвращения, — Он вам отомстит! Всем! Вы умрете! Все! Все! Все!
Нарин хрипло рассмеялась и посмотрела на побледневшие лица. Черты ее были искажены ненавистью. Блисс пыталась заглянуть матери в глаза, но теперь в свете факелов они казались нечеловеческими, звериными, безумными. Блисс чувствовало, что все плывет перед нею. Факелы сплетаются в одну светящуюся нить, лица укрывает туман, а звуки исчезают в звенящей тишине. Только последний луч уходящего солнца заставил ее взглянуть в небо. Луч скользнул прямо по деревьям и исчез в лесу. Надежды больше нет…
— Вырежьте старой ведьме язык, а то она нас околдует! — кричал кто-то, разрывая тишину. — Привяжите ее к конскому хвосту! Дайте в руки метлу. Пусть полетает напоследок!
Мать посмотрела на Блисс и что-то произнесла одними губами. П щекам Блисс текли горючие слезы.
— Эта маленькая тварь — дочь Темного Принца! — орали люди вокруг.
Блисс подняли и насильно поставили на ноги. Все плыло перед глазами. Это — просто сон. Дурной сон. Стоит лишь проснуться и все будет хорошо!
Кто — то ударил Блисс по лицу наотмашь. В голове страшно зазвенело. Из носа брызнула кровь. Дышать стало трудно. Блисс слизывала кровь, но она все текла. Девочка почувствовала страшную слабость и упала.
Ее снова подняли и снова ударили. Блисс не успела вздохнуть и закашлялась. Волосы облепили лицо, и она почти ничего не видела. Девочка шмыгала окровавленным носом. Одна щека пылала, а скула нестерпимо щипала. Кто-то схватил ее за волосы и бросил на землю:
— Ведьма! Такая же, как и мать!
А потом была темнота и боль. Блисс открыла глаза, чтобы увидеть, как ей тычут факелом в лицо, и снова забылась. Она почувствовала, как ее куда-то волокут. Блисс чувствовала ветки и камни, впивающиеся в спину. Опять темнота. А потом она приоткрыла глаза, чтобы увидеть, как к лицу приближается нож. Он сверкает лезвием почти у самой щеки. Но нож ползет все ниже ужасным осколком льда и разрывает болью живот. Озноб. Во рту стоит привкус крови. Кто-то ударил ее кулаком в грудь, и она снова провалилась во тьму. Потом удар по животу. Блисс смотрела в небо стеклянными глазами. А потом она поняла, что умирает. Она чувствовала, как постепенно уходят ощущения, как постепенно покидает ее осознание того, что она человек. Было падение. Плавное и необратимое. Словно тонешь в глубине ночного неба, которое отражается звездами в воде. Все плыло пузырьками воздуха вверх, а внизу была тьма. Блисс уже почти не видела цветных отблесков мира, которые вертелись, словно ворох осенних листьев, поднятых ветром. «Свет есть во мне»… Но вместо света в темноте своего сознания она увидела непроглядный мрак. Отсюда нет дорог. ««Блисс» означает «счастливая»!» — вырвалось каскадом светящихся пузырьков. Но имя не принесло счастья. А может, это и есть счастье в жизни — умереть? Почему-то в последний миг жизни к ней пришла тьма. Не свет… Тьма! Убирайся вон! Блисс ударила рукой по бездне. Тьма сплелась вокруг ее руки, как клубок змей. «Свет есть во мне»… Она поняла, что можно больше не дышать. Так даже легче. Не болит раздробленная грудная клетка. Так и вправду легче. Перед смертью люди молятся богам. Кому молиться ей? Блисс увидела во тьме призрачное сияние странных глаз. Пусть Он будет моим Богом. И Тьма взглянула на ребенка глазами цвета закатного неба.