Одна рука обвилась вокруг талии, с силой прижимая меня, практически впечатывая в массивное, твердое тело. Другая скользнула в волосы, безнадежно руша прическу, упорно пробираясь сквозь нагромождение шпилек и локонов, чтобы обхватить затылок, лишить малейших путей к отступлению.
И я, никогда не выносившая даже малейшей мысли о том, что какой-то мужчина вне рабочих отношений будет диктовать мне, что делать, и подчинять меня своей воле, внезапно разомлела, как кошка, от исходящей от него ауры властности и силы. Выгнулась, подалась вперед, безоговорочно подчиняясь любым его желаниям. Находя именно сейчас небывалое упоение в том, чтобы быть слабой и беззащитной женщиной.
Бокал, снова забытый в руке, выскользнул из ослабевших пальцев и, расплескав вино по юбке, с мелодичным хрустальным звоном разбился о чугунную предтопочную плиту.
Кьер оторвался от моих губ, при этом не отстраняясь, так что шепот и теплое дыхание касались их почти как поцелуи, только легкие и невесомые.
— Только приехала, а от тебя уже неприятности, Эри.
— С каких пор герцог считает неприятностью разбитый бокал?
Мне с большим трудом удавалось удерживать равновесие в такой позе, чтобы не повиснуть полностью на его руках, не цепляться за его плечи, как за спасательный круг, и сохранить хотя бы легкий налет независимости.
— Говорят, это к несчастью.
— С каких пор маг верит в приметы?
— С тех самых, как дьявол дернул меня оставить тебя на этой работе. Говорил мне Стайн, женщина на королевской магической службе — быть беде.
Сложно не согласиться, давненько уже департамент не был настолько бессилен поймать преступника. Но вслух я озвучила совсем другое:
— Для того, кто давно пытается зажать меня в темном углу, ты слишком много разговариваешь.
— О нет, моя дорогая. — Кьер расплылся в улыбке, не так часто полностью озарявшей его лицо, а у меня от этого обращения ворох мурашек пробежал по позвоночнику и тягуче дернуло внизу живота. — Я просто умею не торопиться и получать всю выгоду из представившихся мне возможностей.
Я сдалась и расслабилась, полностью откидываясь на поддерживающие меня ладони, зная, что те не отпустят и не уронят. Герцог вернулся к прерванному занятию. Короткий поцелуй, легкий укус за нижнюю губу, и он спустился ниже, обжигающе касаясь подбородка, тончайшей кожи на беззащитно открытой шее, щекоча ее кончиками падающих на лоб черных волос. Потянул за кончик банта, и темная плотная лента беззвучно стекла на ковер, открывая путь к спрятанным в кружеве пуговицам…
Только когда он ухватил меня за запястье, положив мою руку себе на шею, пришло внезапное осознание — я настолько увлеклась тем, что он и его прикосновения творят с моим телом и разумом, что совершенно забыла, что и сама могу двигаться и следовать собственным желаниям, а не только наслаждаться чужими.
И очень захотелось избавить Кьера от сюртука, расстегнуть рубашку. С первого дня нашей встречи мне всякий раз казалось, что таким плечам тесно в любом строгом одеянии. А еще было страшно любопытно, какова на ощупь эта неприступная махина, потому что под одеждой он казался отлитым из стали или выточенным из цельного куска скалы.
Реальность оказалась куда приятнее — гладкая горячая кожа, перекатывающиеся под ней жесткие мышцы. И едва заметная внутренняя дрожь от моих прикосновений, точно такая же, какую вызывали во мне его.
Я прижалась к Кьеру грудью, выглянувшей в «декольте» расстегнутой блузки — тело к телу, кожа к коже, — и герцог совсем негромко, но отчетливо зарычал мне в ухо, которое только что целовал. Пальцы впустую смяли ткань, безнадежно пытаясь добраться до меня сквозь застежки и корсет.
— Я хочу порвать на тебе эти тряпки, перекинуть через плечо и утащить в спальню.
— Что же тебя останавливает? — самонадеянно поинтересовалась я, уже прикидывая, какая картина предстала бы в таком случае оказавшейся в коридоре прислуге.
Кьер подначку оценил.
— Придется покупать тебе новые.
В черных глазах плясали бесовские отблески каминного огня — умопомрачительно красиво.
— Или я не смогу выйти из спальни, и тебе придется терпеть меня каждую ночь, — продолжала дразниться я, наслаждаясь своей маленькой властью здесь и сейчас.
— Не искушай меня, Эрилин. — Голос его резко сел.
— Хорошо, не буду. — Я демонстративно отстранилась, оправила сползший с плеча рукав, складки на юбке и принялась застегивать пуговицы.
Тут Кьер расхохотался. Я никогда не думала, что он умеет так смеяться. Совершенно искренне, легко, заразительно, так что мне даже пришлось скривить губы, чтобы самой удержать смех.
— Пойдем, — он протянул мне руку. — Идею с «через плечо» я оставлю как-нибудь на потом.
Я уже собиралась вложить пальцы в широкую ладонь, как машинально их отдернула — в дверь громко постучали.
— Милорд? Прошу прощения, милорд…
Кьер весь напрягся, на лицо набежала тень. Казалось, он еле сдержался, чтобы не запустить в дверь сгустком огня и не испепелить к чертям того, кто посмел вмешаться.
— Что? — От грозного рыка даже у меня похолодели кончики пальцев.
— Срочное послание из дворца, милорд. Его величество желает видеть вас прямо сейчас.
Самообладание и в этот раз герцога не покинуло, хоть и далось с огромным трудом. Кьер на мгновение прикрыл глаза, глубоко и медленно выдыхая, и, не открывая их, припечатал:
— Пусть подадут мою лошадь. Немедленно.
А затем он посмотрел на меня с немым вопросом во взгляде — стоит ли договаривать: «И экипаж для леди»?
Я шагнула к нему, коротко коснулась губ.
— Время уже позднее, вряд ли аудиенция. Как бы кощунственно это ни звучало, короли — тоже люди, и они тоже спят. Я подожду тебя здесь, если ты не против.
— Ты божественна, — прошептал он, целуя меня в ответ. А затем торопливо отстранился и принялся заправлять и застегивать рубашку, жилетку, сюртук, привычным жестом оправил волосы.
Я покосилась в зеркало над камином. Да-а, проще распустить и переплести заново, чем привести в приличный вид. А потому я так и сделала — быстро вытянула шпильки и тряхнула головой, позволяя темным прядям свободно упасть на плечи и спину тяжелой волной. Все лучше, чем красоваться с вороньим гнездом. Не удержавшись, я чуть помассировала голову, уставшую за день от этой тяжести, а потом заметила, что герцог замер и жадно за мной наблюдает.
— Тебя ждет король, — напомнила я, тем не менее кокетливо поправив обрамляющие лицо локоны и купаясь в столь пристальном внимании.
— Ты несносна.
— Я божественна, — возразила я его же словами.
Мужчина только покачал головой — времени на долгую перепалку с доказательствами, кто тут главный и прав, не было. Убедившись, что я привела себя в порядок настолько, насколько это возможно, он распахнул дверь. Лакей, поджидающий за ней на случай еще каких-либо указаний, согнулся в полупоклоне.
— Леди Эрилин Рейвен остается здесь. В мое отсутствие любое ее желание выполнять незамедлительно.
— Как прикажете, милорд.
— Я постараюсь побыстрее, — это уже мне.
Я улыбнулась в ответ, и герцог стремительно скрылся в темноте коридора.
Кажется, я еще более безрассудна, чем сокрушалась моя матушка. Одно дело — заявиться к мужчине в дом в его компании, другое — еще и остаться, будто здесь мое место. Впрочем, раз Кьер не возражал — а уж он-то точно не возражал! — до всего остального мне нет дела.
Наклонившись, я подняла с ковра парчовую ленту, принадлежавшую еще моей бабушке. Провела пальцами по выступающему серебристому узору, не тронутому временем. Эту плотную, даже жесткую ленту дед привез бабушке из заморской Клирии, [3] выложив за нее стоимость хорошей лошади. По крайней мере, так рассказывали в семействе. Сейчас ею и жену лавочника не удивишь, только поэтому она уцелела, когда мать, рыдая, расставалась с ценностями.
Да, стоит признать, с тех пор жизнь всех членов семьи достопочтенного виконта Рейвена круто изменилась.