По темной стороне - Огинская Купава

По темной стороне

Глава первая. Хищник

* * *

Мне случалось просыпаться от плача ребенка в поезде, от истеричных завываний сигнализации машины, надрывавшейся во дворе, или даже от эмоциональных выяснений отношений темпераментных подростков, любивших проводить теплые летние ночи на скамейке под моим окном. Но никогда еще я не просыпалась от того, что меня грубо кидают на землю.

Новый, неприятный и ненужный опыт.

Сонное сознание не сразу сообразило, что происходит, где я оказалась, и что это за странные люди в черных балахонах стоят по периметру обозначенного зажженными свечами круга.

— Какого… — прохрипела я, приподнимаясь на локтях и пытаясь разглядеть больше.

— Тахаш! — рявкнул какой-то мужик, пряча лицо в тени глубокого капюшона.

Меня придавило к земле, выжимая из легких воздух, а из глаз — слезу. И пока они там лепетали на своем странном языке, я просто пыталась нормально вздохнуть.

Меня похитила кучка сектантов, притащила в лесопосадку за моим домом, если судить по обилию зелени вокруг, и, кажется, планировала принести в жертву. А я в это время лежу и борюсь с силой притяжения.

Гравитация сегодня была не на моей стороне, а баба Шура, вечный бдюн нашего подъезда, дала сбой. Потому что, если бы она, по традиции, зорко следила за обстановкой во дворе, то точно бы увидела как мое несопротивляющееся тело выносят из подъезда, и меня бы уже с собаками искали по всей лесопосадке.

Баба Шура у нас такая. С ней спорить — себе дороже, даже если ты сорокалетний майор милиции, без пяти минут почетный пенсионер. Баба Шура пенсионеристей будет, и хватка у нее как у натасканного бульдога.

Сектанты перестали лопотать, рассредоточились по периметру круга. В то время как тот, что на меня рявкнул, удобно устроился на моих бедрах, крепко сжимая в руке нож. Тонкое черное лезвие хищно блестело в дрожащем свете свечей, большой камень насыщенного красного цвета (я бы сказала — рубин, но не бывает таких больших рубинов в нашем мире) ярко сверкал кровавыми бликами на конце рукояти.

Разрезав футболку на моем животе своим страшным ножиком, мужик забормотал на непонятном языке, медленно вырисовывая что-то кончиком ножа по моей коже.

Я замычала, с ужасом глядя на это дело. Орать я не могла, пошевелиться тоже, даже думать нормально не могла, чувствуя странное оцепенение во всем теле.

Боли не было, я не ощущала, как взрезает мою плоть острое лезвие, только теплые, щекотные струйки крови, сбегающие по бокам, и холодную неровность земли подо мной.

Бормотание ненадолго прекратилось, художественная резьба на мне любимой — тоже. Сатанисты перебросились парой фраз все на том же непонятном языке и обряд продолжился.

Если судить по увлеченности, с которой меня кромсали, там вырисовывали целую картину.

Свечи ярко вспыхнули, в ушах тонко зазвенело, щелкнуло и наступила полная тишина. Сначала я решила, что оглохла, но запаниковать не успела, расслышав далекий, доносящийся словно через вату вопрос на чистом русском:

— Почему руны до сих пор не засветились? — обеспокоенно, даже напугано спросил один из сектантов.

— Еще рано.

— Но…

— Тело готово принять госпожу, но наш зов она пока не услышала…

— И не услышит, — раздался новый голос. Низкий, раскатистый… тревожащий, я бы сказала.

Рассевшийся на мне мужик подскочил. Свечи через одну потухли, размыкая контур круга, а я почувствовала, как ко мне возвращается контроль над телом. Живот горел огнем, каждый вдох давался с трудом. Я лежала, глядя в беззвездное небо, и боялась даже пошевелиться.

На ладони сатаниста заплясали яркие языки пламени, сворачиваясь в полыхающий шар, сорвавшись с его руки, он улетел куда-то вперед, в сторону тревожащего голоса.

Ответочка была странной и смертоносной, в отличие от огня, который, судя по всему, не навредил говорившему. Сатанист не успел даже вскрикнуть, как его поглотил дымный клубок непроглядной тьмы. Она набросилась на него голодным зверем, сжалась, подрагивая полупрозрачными краями и схлынула, оставив от здорового мужика лишь кинжал.

— Я не буду спрашивать, что вы делаете на моих землях, — возвестил голос, — не буду спрашивать, зачем вы снова пытаетесь разбудить Мать, я спрошу только одно…

Всего в паре сантиметров от моей головы застыли чьи-то сапоги, если бы он попытался сделать ещё шаг, то уперся бы в мой левый висок.

Склонившись надо мной, обладатель тревожащего голоса ожег страшным взглядом невозможных желтых глаз и требовательно спросил, грубо, за шею, поднимая меня на ноги.

— Где вы раздобыли человека?

Ответ его очень расстроил своей неинформативностью: в нас просто пустили сразу два огненных шара.

Я не испугалась и почти не заметила этого. Если бы не внезапный жар, прокатившийся по спине и не рыжие всполохи света, осветившие бледное лицо продолжавшего сжимать моё горло мужчины, я бы даже не поняла, что нас чуть не поджарили. Я уже вообще мало что понимала.

— Неправильный ответ, — скорбно заметило это бледное чудище, нехорошо улыбнувшись. Тьма сорвалась с поводка, а сектантский отряд обеднел ещё на двух психов.

— Ещё и клыки, — прошептала я непослушными губами. Мало того, что радужка у него переливается как расплавленное золото, а белок глаз чёрный и беспросветный, как моё будущее в сложившейся ситуации, так у него ещё и клыки. Не длинные копья, которые едва помещаются во рту, а скромненькие, не очень большие, я бы даже сказала аккуратненькие, но такие жуткие клыки. Зато сразу ясно, что этот вот конкретный тип — он больше хищник, чем мирное травоядное.

Такими зубами только мясо рвать прямо из только что убитой, ещё тёплой туши.

Меня отставили в сторону, расслабленно, я бы даже сказала, лениво сделав сразу два шага к скучковавшимся сектантам. Их было шестеро, и они не очень хотели ближе знакомиться с высокой, тёмной фигурой, казавшейся сотканной из теней в этой ночной, холодной темноте.

Я невольно поежилась, обнимая себя руками. Раньше как-то не замечала насколько здесь холодно. Кровь медленно сочилась из ран, шея все никак не могла забыть жуткое прикосновение сильной прохладной ладони.

Сектанты сбились в огрызающуюся огнём кучку.

Растирая плечи, я ещё раз пересчитала капюшоны. Шесть штук.

«Предположим, троих уже скушали», — передернув плечами, я внимательно осмотрела лес вокруг, — «Шестеро топчутся здесь… а где ещё трое?»

Их было двенадцать. Их точно было двенадцать.

— Вам никогда не говорили, что в сражении с Хейза́рами лучшая тактика — рассредоточиться и бить с дальних дистанций? — лениво спросил хищник.

Сектанты уже не казались страшными, теперь они больше походили на запуганных жертв.

Шестеро против одного.

И я не могла понять только одного: где же ещё трое? Ну не могла же я ошибиться. Или могла?

Чёрный туман стелился по земле, ластился к ногам этого страшного мужика, поднимался по высоким сапогам из чёрной кожи, обнимал чёрные штаны, наползал на чёрный камзол, расшитый чёрной, искрящейся нитью. Со спины хищник не казался таким уж страшным. Ну высокий, ну плечи, по которым спадала тьма, широкие, зато темные, жёсткие волосы, доходящие до талии, были заплетены в простую косу, выглядевшую очень миленько. Несколько прядей выбилось, а конец шелковой чёрной ленты трепетал, задеваемый этим темным туманом.

Со спины мужик выглядел вполне мирно, так не было видно его бледнючей морды, желтых глазищ и, разумеется, незабываемой улыбки…

У сектантов сердца были сильные, никто при виде этой его улыбки не упал замертво, спасенный от участи превратиться в еду этой страшной тьмы разрывом сердца.

Их накрыло всех. Одновременно.

— Щит? — удивился хищник. — Серьёзно?

Что-то во тьме стеклянно хрустнуло, будто кто-то наступил тяжелым сапогом на что-то хрупкое, раздался одиночный короткий вопль и все стихло.