До веранды он не добрался. Какая-то стремительная тень, мелькнув в луче фонаря, налетела на Вовку и отбросила его к стене.
* * *
Вовкин крик переполошил всех. Даже девчонки проснулись, заколотили в стену кулачишками.
— Тихо, тихо! — пытаясь зажать Вовке рот, упрашивал Коля Карнаухов. — Там кто-то есть! Кто-то пришел! Да тихо же ты! Смотри! Туда смотри, дурачина!
В стёклах веранды трепетало нечто розовое, нежное — будто заря в воде отражалась.
— Пожар, — вслух удивился появившийся на пороге комнаты Димка Юреев.
— Сортир горит, — сказал Иван Панин, по стенке продвигаясь к веранде.
— Это я его поджег, — сказал Коля Карнаухов. Он задыхался, голос его дрожал. — Я поджёг… Чтобы светло было…
В крохотном тамбуре, отделяющем мужскую комнату от прочих помещений барака, на несколько секунд сделалось тесно. Парни толкались, торопясь вместе пролезть на веранду через узкий проём. Вовка уже не кричал, понимая, насколько смешно выглядит со стороны его испуг; он пытался подняться на ноги, но не мог в общей сутолоке — его пихали, об него запинались, под его рукой каталось ведро, его ноги запутались в одеяле.
— Мне кажется, это они… — сказал, откашливаясь, Коля Карнаухов. — Те парни из трактора… Я едва мимо них проскочил.
— Там действительно кто-то есть, — сообщил Иван Панин, первым встав у окна веранды. — Вольдемар, дай сюда фонарь!
— Дверь! — забеспокоился Коля. — Дверь надежней заприте! Я только крючок накинуть успел!
Луч фонаря скользнул за мокрое стекло, ткнулся в заросли сирени. Разглядеть что-либо сквозь дождь было непросто.
— Вон! Вон! — завопил Серёга Цаплин, напряженно всматривающийся в ночную мглу, лишь чуть разбавленную пожаром. — На тропинку трое вышли!
— Вижу, — подтвердил Иван.
— Справа от крыльца один. За кустом, — сообщил Миха Приёмышев.
— У кочегарки, вроде бы, двое, — сказал из дальнего угла веранды Димка Юреев.
— И у туалета они наверняка есть! — почти закричал Коля Карнаухов. — Я слышал, они там кругами ходили!
— Человек десять, — прикинул Иван.
— Может, уйдут? — предположил перепуганный Димка.
— Конечно, уйдут! — хмыкнул Серёга. — Только прежде пару челюстей сломают.
— Силы примерно равны, — заметил Иван.
— У них цепи, наверняка, при себе, — сказал Серёга. — И ремни солдатские со свинцом в пряжках. Кастеты. А у нас что?
— У меня — вот! — сказал Миха Приёмышев, показывая на ладони свою «финку».
— Нож убери, — посоветовал Коля.
Миха спрятал «финку» в голенище сапога — и вовремя. На веранде, держа в одной руке зажженную керосиновую лампу, появился заспанный Борис Борисыч в чёрном трико с вытянутыми коленями и длинной мятой рубахе. Из-за спины доцента выглядывали девчонки — Света и Марина.
— Что тут происходит?! — рявкнул Борис Борисыч, забавно шевеля бровями.
На короткое время в бараке установилась полная тишина — только дождь шумел, и было слышно, как тихонько потрескивает коптящий фитиль керосиновой лампы.
— Там местные, — нарушил общее молчание Иван Панин.
— Деревенские пришли, — тут же добавил Серёга Цаплин.
И все загалдели наперебой, задвигались.
— Тихо! — крикнул доцент Борисыч, вешая керосиновую лампу на крючок над столом. — Тихо, ребята! — Он поднял руки, искоса глянул в запотевающее окно и ничего, кроме размытых всполохов пламени, за тёмным стеклом не разглядел. — Вы уверены, что там кто-то есть? Почему там огонь?
— Есть! — крикнул Коля Карнаухов. — Это я… — Он запнулся. — Это они туалет подожгли!
— Они на улице, — спокойно сказал Иван. — Человек десять. Что нам делать, Борис Борисович?
— Только не драться! — Доцент подошел к окну, ладонью стёр со стекла испарину. — Дмитрий!
— Что, Борис Борисович? — Все заметили, как сильно вздрогнул Димка Юреев.
— Вы зайдите в мою комнату, найдите на столике пробки и вверните их в щиток.
— Хорошо.
— Девочки, немедленно вернитесь к себе и запритесь.
— Да, Борис Борисович, — кивнула Марина Хадасевич и, ухватив Светку под локоть, потянула её за собой.
— Дайте мне фонарик и откройте дверь.
— Зачем, Борис Борисович?
— Я с ними поговорю. Не переживайте, всё будет нормально. Мне не впервые приходится общаться с такими компаниями.
— Может, мы с вами выйдем?
— Нет. Будет лучше, если вы все вернетесь в свою комнату.
— Но если?..
— Никаких «если»!
Борис Борисович подтянул трико, почти вырвал фонарик из рук Вовки Дёмина и широким твёрдым шагом направился к двери.
— Там же дождь! — крикнул ему в спину Миха Приёмышев.
— Дождь не дубина, — сказал доцент и, откинув кованый крючок запора, выдернув ножку стула из скобы дверной ручки, вышел на улицу.
* * *
Иван Панин придерживал рукой дверь, не позволяя ей закрыться, и смотрел, как в ночном дожде тонет их руководитель. Пять, семь, десять шагов — и светлая рубаха доцента, промокнув, потемнела, слилась с ночью, и вот уже только мутный световой круг пляшет на тропинке, ведущей к полыхающему туалету, и кажется, что фонарь несет человек-невидимка из романа Уэллса.
— Закрывай, — сказал Серёга Цаплин, встав рядом с Иваном, как и он взявшись за дверь.
— Нет.
— Закрывай, говорю.
— Нет.
Они исподлобья посмотрели друг на друга, не то улыбаясь, не то хищно скалясь.
— Деревенские его не тронут. Но и уйти не уйдут, — сказал Серёга. — Они за нами пришли. Закрывай!
— Почему они мокнут? — спросил вдруг Иван. — Почему стоят под дождём? Тебе не кажется это странным?
Не так уж и много освещал пожар, но три темные фигуры, топчущиеся на тропе, отчетливо вырисовывались на фоне плоского ярко-рыжего огня. К ним и направлялся Борис Борисович.
— Надо было всем вместе пойти, — сказал Иван.
— Тогда без драки не обошлось бы.
— Пускай!
Они замолчали, увидев, что черные фигуры двинулись навстречу прыгающему пятну электрического света. Наверное, Борис Борисыч уже что-то им говорил, увещевал их какими-то словами. Вот он остановился на тропе — фонарик больше не движется. Три фигуры совсем уже рядом. И еще одна выбирается из кустов сирени. А другая подходит сзади. И не просто подходит — подкрадывается!
Иван одной ногой ступил на крыльцо, пытаясь лучше разглядеть происходящее.
— Закрой дверь! — зашипел на него Серёга. — Закрывай!
Далёкий фонарик погас — то ли опять сломался, то ли его заслонили. Чёрные силуэты сдвинулись тесно, плотно, и Ивану послышался крик.
— Не запирайтесь! — велел он и спрыгнул с крыльца на раскисшую землю, посыпанную угольной крошкой. Три секунды стоял он неподвижно, таращась в шевелящуюся мглу, пронизанную острыми тенями, подсвеченную заревом. Он никак не мог разобрать, что происходит на тропе. Ему казалось, что там творится нечто страшное — страшное настолько, что он не мог в это поверить, и думал, что зрение обманывает его. А потом у него за спиной вспыхнул яркий электрический свет — это Димка наконец-то ввернул в распределительный щиток пробки. Иван подался вперед, всего-то три шага сделал и увидел, разглядел…
— Да они же пьяные вусмерть! — истошно заорал Серёга. — Они же не соображают ничего! — Он заругался матом, застучал кулаком в дверь. — Назад! Назад давай! Скорее! К тебе идут!
Мокрая темная фигура медленно и неуклюже выбиралась на четвереньках из-под крыльца. Другой недобрый гость, подволакивая левую ногу, выступил на освещенное место из-за угла барака. А за ним еще один — однорукий, хромой, страшный, под два метра ростом. Сдвинулась с места и парочка, что топталась у кочегарки.
Иван, стараясь сохранить самообладание, повернулся лицом к свету. И почти наткнулся на невысокого крепыша, вывалившегося на тропу из самой середины рябинового куста. Крепыш был практически голый; лицо его походило на каравай хлеба: плоское, чёрное, запекшееся до корки — ни губ, ни носа, ни щёк. Иван не успел ничего понять, а его тело уже действовало — цуки в корпус, уход в сторону, маваши с проносом — точно, как учил в подвальном спортзале сенсей Ермек по прозвищу «Червонец». Удары получились могучие, пришлись точно, куда нужно, — противник даже не пытался защищаться, стоял, как макивара. Обычный человек после таких плюх не поднялся бы. Но крепыш даже не упал; его повело в сторону, но на ногах он каким-то чудом удержался, и Иван невольно вспомнил байки про загадочный китайский «стиль пьяницы».