Так что если бы гордым французам еще и приданое показалось слишком скромным, то неизвестно, как бы обернулось дело.
Но Климент, рассуждая так, явно недооценивал и себя, и юную Екатерину, чьей матерью, кстати, была Мадлен де ля Тур д'Овернь, родственница самого Франциска I. Девушка приходилась папе племянницей, и это и был главный ее титул. Французский монарх знал, что даже Карл V, этот записной гордец, жалел о том, что упустил такую невесту. К тому же происхождение Екатерины было в данном случае не очень важно — ведь она выходила замуж за второго сына короля, а не за дофина, который, благодарение господу, пребывал в то время в добром здравии.
Однако судьба изменчива. Как-то утром в покои папы быстрее, чем обычно, вошел его личный секретарь.
— Ваше Святейшество, — с тревогой в голосе проговорил он, — у меня дурные известия. Принц Франциск сильно занемог, и лекари подозревают чуму.
Климент лишь тяжело вздохнул и перекрестился.
— На все воля божья, — сказал он. — Будем надеяться, что это не так, хотя черная смерть и впрямь частая гостья в портовых городах. Вот что, немедленно отправь к захворавшему дофину моего лекаря. Я доверяю ему. Недуги он распознает безошибочно.
Миновало несколько часов ожидания — и лекарь вернулся.
— Лихорадка, Ваше Святейшество! — радостно объявил он. — Сильная и изнуряющая, но всего лишь лихорадка. Через неделю Его Высочество оправится от нее.
Папа нетерпеливо отпустил врача и принялся возбужденно мерить шагами комнату.
— Какое счастье! — бормотал он. — Какое счастье! Господь милостив к нам. Ведь если бы дофин умер, то свадьба бы скорее всего не состоялась. Знаю я этих французов. Заявили бы, что моя Екатерина не пара наследнику престола, или запросили бы такое приданое, что нам пришлось бы покинуть Марсель чуть ли не с позором. А теперь я почти спокоен за свою девочку.
Когда дофин окончательно выздоровел, переговоры возобновились. В конечном итоге приданое составило сто тысяч золотых экю. Вдобавок под власть французского скипетра переходили Милан, Генуя и Неаполь. Франциск был доволен: наконец-то ему представился подходящий случай отомстить Италии за свое давнишнее унижение — пленение после битвы при Павии.
Итак, невеста, которая с трепетом ожидала в Ницце решения своей судьбы, получила дозволение приехать в Марсель. Она прибыла в город 23 октября, и толпы любопытных опять высыпали на улицы, чтобы в лучах послеполуденного солнца поглазеть на великолепный кортеж. Сама Екатерина ехала на рыжем иноходце, покрытом золоченой попоной. За ней — тоже верхом — следовали герцогиня де Камерино, Мария Сальвати, давно уже взявшая на себя заботу о знатной сироте, и еще двенадцать дам.
Герцогине Екатерине было четырнадцать лет, как и ее высокородному жениху. Густые черные волосы красиво оттеняли неожиданно белое для южанки лицо, на котором выделялся длинноватый нос. Брови у нее тоже были густые и черные, а глаза карие, немного навыкате, обрамленные шелковистыми ресницами. Девушку никто бы, пожалуй, не рискнул записать в красавицы, но ее фигура отличалась грациозностью, руки были маленькие и правильной формы, а ноги стройные и изящные. (Пройдет всего лишь несколько лет, и парижане привыкнут к тому, что жена герцога Орлеанского ездит верхом по-мужски. Это был, безусловно, лучший способ продемонстрировать красоту своих ног.)
Екатерина была не по годам умна, но не кичилась этим. Жизнь не поскупилась для нее на тяжелые испытания. Ее мать Мадлен де ля Тур умерла от сифилиса спустя всего несколько недоль после родов. Она заразилась им от своего мужа Лорана Медичи, покинувшего этот бренный мир почти одновременно с ней.