Глава 1
Глава 1
— Руся, ну посмотри какой красавчик! — Круглолицая брюнетка с чуть раскосыми, черными и блестящими как жучиные крылышки глазами, взобравшись с ногами на диван, едва удерживала толстый потрепанный альбом фотографий и пожирала глазами черно-белое групповое фото курсантов-выпускников летного училища. — Сергей Воскресенский, Черкассы… Смотри ка, тут есть его домашний адрес. Я ему напишу.
— Люся, я с тебя смеюся, — подразнила подругу, освобождая место для подноса с чаем на журнальном столике, заваленном семейными реликвиями. — Это дядин альбом. В память об учебе. Мой дядя старше тебя лет на двадцать с хвостиком. А тут он курсант еще, вернее выпускник. Тогда еще странная история вышла. Он, вроде, в день выпуска встретил девушку — свою судьбу. Говорил, она ему жизнь спасла. Тетка, жена его постоянно злится, когда он ее вспоминает. На год выпуска посмотри.
Со стороны брюнетки слышится тихий шорох страниц и вздох восхищения. Кажется, Люся нашла страницу, где курсантов сняли на физической подготовке топлес.
Мы подружки — не разлей вода еще с детского сада, и дружба стала еще крепче, когда в аварии погибли мои родители. Наши отношения не пошатнулась, когда одноклассники, ознакомившись со сказкой Пушкина «Руслан и Людмила», придумали мерзкую дразнилку. Мы стойко игнорировали подколки, но с тех пор обеим разонравились собственные имена. Я предпочитала краткую Лану, а подруга переименовала себя в пафосную Люсьену.
Проигнорировав протянутое блюдце с зефиром, подруга уставилась на обложку.
— Тысяча девятьсот восемьдесят… мама дорогая… год, — убитым голосом, проговорила Люся и подняла на меня взгляд побитой собаки, у которой только что увели косточку. — Может, у него сын есть? Похожий… такой же хорошенький блондинчик…
Люсьена не желала сдаваться без боя.
— Люся, я тебя боюся. Влюбится в фото симпатичного парня еще куда не шло, но влюбится в несуществующего сына парня на фото — это клиника, — не стала кривить душой, умостилась на диване, сдвинув охапку старых фотографий, и с наслаждением глотнула душистый напиток. — Сто лет назад дядя поссорился с тетей, и переехал к нам с бабушкой с вещами. Они потом помирились, вещи вернулись по месту прописки, но альбом остался. Дядя Виктор про него забыл, наверное.
— Это твой дядя? — профессиональный фотограф Люсьена безошибочно ткнула в плечистого светлоглазого шатена во втором ряду.
— Угу, — согласилась я, разглядывая заинтересовавшее ее фото. — И чего дались тебе эти курсанты? Форма? Так она всем идет. А вообще дядьке здесь всего-то двадцать второй годок пошел. Мы, с нашими двадцатью шестью в тетки им годимся.
— Вот еще! — фыркнула подруга, откусывая кусочек розового зефира. — Скажи еще в мамы…
— Не в мамы, конечно, но чего ради ты так завелась-то?
Девушка задумчиво смотрела на фото, откуда на нее с серьезными минами взирали три десятка симпатичных парней.
— Знаешь, Руся, есть в них что-то… настоящее. Ну, мужественное что ли. Вот прямо чувствуется, что эти парни из категории «навсегда». Не то, что нынешние.
— Все настоящие? — я вскинула бровь, примериваясь к кусочку любимого темного шоколада.
— Ага, — зачарованно кивнула девушка, вновь прилипая взглядом к фотографии.
— Чешуи не хватает, — невинно подтрунивала над не в меру романтичной подругой.
Размешивая сахар серебряной, потемневшей от времени ложечкой, оглядывала до мелочей знакомый интерьер бабушкиной «хрущевки» в стиле восьмидесятых: полированную горку, забитую тяжелым хрусталем и фаянсовыми статуэтками; массивную мебель, обтянутую потертым гобеленом; неизменные ковры, местами потраченные молью, распятые на стенах; потемневший от времени скрипучий паркет «елочка» и многоярусную тускло-хрустальную люстру.
— Какой чешуи? Зачем? — прыснула Люсьена, покрутив пальцем у виска. — Ты, мать, совсем того.
— «В чешуе как жар горя, тридцать три богатыря, все красавцы удалые, великаны молодые, все равны, как на подбор…», — процитировала Пушкина и осеклась, заметив помрачневшее лицо брюнетки.
— Отношения с Андреем скоро сделают из тебя циничную старуху из тех, что сидят на лавочке у подъезда с нелестными комментариями в сторону молодежи, — отомстила за иронию подруга и нахмурилась. — Неужели тебе никто не нравиться?
Я прикусила губу, понимая, что где-то Люся права, рановато мне еще завистливо иронизировать в сторону молодых и красивых.
— Третий с лева брюнет в нижнем ряду ничего… вроде… — пробежавшись по фото глазами, кивнула на яркого даже на выцветшем фото парня.
— Тарас Клименко, Чернигов, — прочитала подружка, придирчиво разглядывая мой выбор. — Мне он совсем не нравится. Твой дядя гораздо симпатичнее… Фу, Кураж…
Она не успела ничего добавить, когда на диван спрыгнул бабушкин любимец Кураж. Здоровенный трехцветный котяра, два года назад прибившийся к бабушкиной двери и конкретно отъевшийся на сметане, которую она покупала любимцу исключительно на рынке. Я погладила кота, кормить которого подрядилась, пока бабушка навещала подругу.
— Ничего не фу, — не согласилась с подругой, отщипывая котику кусок колбасы с бутербродов. — Он настоящий красавец. Да, мой хороший мальчик?
Кот слизал колбаску и благодарно боднул меня в грудь, прося добавки. Я его чмокнула в нос, игнорируя рожицы подруги. Вскоре вся приготовленная колбаса с бутербродов переправилась в надежное место — кошачий живот, и Кураж растянулся у меня на коленях, сыто облизывая розовым язычком усы.
— Бросай своего «мистера динамо» Андрея и выходи уже замуж. Рожать тебе пора, мать, — глядя на наши нежности с котом резюмировала Люся. — Он уже три года, нет четыре, живет с тобой, а о свадьбе ни гу-гу. Ты достойна большего, чем тратить лучшие годы на парня, который не видит тебя женой и матерью своих детей.
Я досадливо прикусила губу, не зная, что возразить. Разговоры о расставании с Андреем она заводила все чаще, и хотя я отмалчивалась, себе не могла врать, что наши отношения с ним давно пришли к печальному финалу. Все чувства, которые были вначале ушли. Сначала у Андрея, а теперь, при его равнодушие, сменяющемся частыми приступами непонятного раздражения, и у меня. Но обоим не хватало смелости сделать последний решающий шаг. Я задумалась, вспоминая, когда у нас был последний раз секс.
Кажется, на восьмое марта…
А сейчас за окнами шумел пышной зеленью аномально жаркий для Иркутска июнь.
«Любить — это хотеть касаться» — точно говорил о главном в отношениях людей великий режиссер и знаток человеческих душ Андрей Тарковский. Мы не ссорились, не выясняли отношений, но желание прикасаться, а потом и близости постепенно сошло на нет. И я набилась в помощницы бабуле, чтобы иметь возможность сбежать куда-нибудь от недовольного взгляда, который время от времени ловила на себе. Спрятаться на работе не могла. Работали мы вместе в студии местного телевидения, где я, Руслана Селиванова, состояла на должности штатного репортера в отделе новостей, а Андрей протирал штаны в юридическом отделе компании.
— Вот бы мне родиться в шестедесятых, подождала бы до двадцати и рванула к этому блондинистому лейтенанту Воскресенскому, — мечтательный голос подруги, переснимающей на смартфон фото подпирающих друг друга дяди Виктора и смазливого блондина Сергея, вырвал из собственных невеселых дум. — А ты, Руся?
— Я?! Нет уж, нас и здесь неплохо кормят, — категорично заявила я, внутренне содрогнувшись от мысли, что брюнет с фото вдруг заявится ко мне на работу со словами: «Лана, я ваш навеки!»
Заметив мою реакцию, подруга выдохнула и без особой надежды произнесла, захлопывая альбом и спуская ноги на пол:
— Пусть не из-за парня, но неужели тебе не интересно побывать в прошлом? Пожить жизнью родителей. С ними молодыми потусить, — подтянув одной рукой упирающегося Куража, другой меня к себе, Люсьена сделала пару фото на память и зарылась в интернете, выкладывая снимок.
— Там нет интернета, — парировала я, собирая чашки и направляясь вслед за недовольным котом на кухню мыть посуду. В спину прилетел многозначительный хмык подруги.