Вот на этом мой мысленный процесс был прерван, ощущение паучьих лапок исчезло, а в пространстве захламленной спальни что-то, запиликав, начало двигаться. И то ли пол опустился, то ли я воспарила, но из-за движения воздуха не разобрать. А через минуту слышу:
— Все сделано, господин.
— Приготовь спальню, — приказал серокожий.
И вот тут подо мной возник пол. Затем вернулось зрение и возможность двигаться. Открываю глаза, а перед ними круги красные яркие и желтые блеклые, но более всего раздражают слепящие сизые, я опять зажмурилась:
— Твою мать!
— Ее на церемонии не будет, — последовал сухой ответ от рядом стоящего.
Никогда плохого чужим родителям не желала, но этого спокойного уникума просто захотела задеть:
— Померла?
— Если бы… — хмыкнул. — Спит.
Ага, не одна я здесь кровожадная. Вновь попыталась открыть глаза, а сизые круги стали еще агрессивнее:
— Во имя Отца, черт подери, и его сына…, когда это закончится?!
— Закончится скоро. Отца на церемонии тоже не будет. А брат присутствовать не может.
— Спит?
— Нет. Сидит.
— В нужнике? — не сдержалась, потирая глаза обеими руками. — Да уж, если вы столько времени лежите, проблем со здоровьем не избежать.
— Нет. Он в четвертом мирке. А сравнение выбрано подходящее. — Грубиян взял меня за руки, и в глазах все стало более или менее проясняться.
— Слушай, нечего гнать на этот мир. Он нормальный.
— Так ты из тормозного четвертого?
— Ну как бы…, — вспомнила о своем решении выведать информацию и принялась за расспросы: — А если да, то это что-то значит?
Оглядываюсь, а вокруг никого, надо мною свет из круглого оконца, предо мной каменная кладка с массивной полкой, торчащей из стены, и огромный портрет на ней. Изображение не разобрать, но явно что-то кровавое.
Судорожно сглотнула:
— То есть, у меня есть привилегии тут, в твоем мире?
— Никаких.
В это мгновение в жуткой живописи напротив возникло движение, размытые пятна стали четче, линии агрессивнее, цвета холоднее, в итоге на меня воззрился красивый худой Лихо-два, явно его отец или дед или… еще неизвестно кто, но ему и с кожей, и с волосами повезло больше.
— Но мы здесь любим людей, — возвестило это чудо художественное.
Что-то не нравится мне его интонация. Надеюсь все, что придумано у нас о вурдалаках — это сказки. Пожалуйста, пусть это будут сказки!
— Сколько тебе лет, дитя? — вкрадчиво поинтересовался портрет.
— Двадцать три, — вспомнила, что для обитателей Океании я была древнейшей старушенцией. А тут, выходит, все иначе?
— Мы очень любим молодых людей, — решил порадовать меня сородич серокожего.
— Зашибись!
— Зашибать не будем, мы ценим людей живыми и невредимыми. Ты девушка?
Хм… что тут сказать? Не мужик точно, а все остальное не его ума дело.
— Ответь мне, — елейным голосом попросил портрет.
— По половым признакам — да, мысленно — давно нет…
— А в действительности?
— А в действительности ни один любитель проверок в живых не остался, — и радостно улыбаюсь от уха до уха. Убивать я их тоже буду с улыбкой, дожить бы до этого момента.
— Что это значит? — вопросил серокожий, так и не объявившись на свету.
— Она точно из четвертого мира и она подходит, — вынес вердикт прототип портрета «Дориана Грея» и начал, чернея, покрываться трещинками.
Затем свет из оконца приобрел слепящий бирюзовый окрас и по насыщенности многократно усилился. Снизу повеяло холодом, судя по запаху, могильным, что-то загрохотало, и над нами стали произноситься слова, жуткие рычаще-шипящие, и очень громко.
— Куда подхожу? — обхватила себя руками и повторила вопрос.
— Под определение, — последовал тихий ответ от серокожего:
— А что за определение?
В поднявшемся ветре и грохоте еле-еле расслышала: «Съедобная» и временно выпала в осадок. Тут монолог на непонятном языке перебил не менее насыщенный монолог на русском. Из всего сказанного выходило, что я кому-то что-то должна на постоянной основе отдавать, а мне никто никогда и ничего.
— Чего? — не поняла я.
Зачитка слов бредового обряда Обмена энергией повторилась. Из монолога на русском стало понятно, что сторону, отдающую всю себя, возглавляю я, а вот получающую все от меня — достопочтимый Лихо Лишерс Миро.
— Чего должна?
— Ты должна сказать: «Да!» — подсказал довольный «получающий».
— Да пошел ты!
— Принимается? — поинтересовался этот хитрюга у портрета.
— Нет.
Монолог повторился в третий раз, вновь рассказал, как серокожий будет мной пользоваться, а я безмолвно подчиняться. После чего был задан важный вопрос, согласна избранница или нет. Грохот начал набирать силу, ветер так вообще ледяной, но я стою на своем.
— Нет!
Обитатель масленой живописи вспылил:
— Слушай ты, человечишка, ты должна…!
— Я Галя Гаря и тебе, урод, ничего не должна!
Ветер унялся, грохот стих, почернение с портрета слетело, как не бывало, и морда Лиховского сородича с удивлением на меня воззрилась:
— Галя из четвертого мира? Та самая Галя, которая посетила Аид, Дарлогрию и Океанию Гарвиро?
— Она самая, — настороженно ответила я. Уж слишком много затаившихся эмоций было в этом голосе и красном взгляде прожигающем меня.
— Мой дорогой пра-пра-правнук, — протянул старший сородич клыкастого, — в твою обитель угодила лучшая из жертвенниц Темнейшего из Светлейших! Мои поздравления, Лихо, ты всегда делал лучший выбор источника.
И не успела я удивиться восторженному тону и блеску в глазах «жуткой живописи», как портретюга отдал приказ, с презрением глядя на меня.
— Срочно сделай своей или уничтожь.
Вот тебе и плюсы бесценного знакомства с дьяволом. Чертовски интересно, за что же его так любят, а? В сравнении с Ганом, Люц очень даже неплох, периодами самая настоящая рогатая душка. Но его не любят, а вместе с ним и меня. Несправедливо!
Захотелось провалиться под землю, только бы не видеть этих налитых кровью глаз. Собственно, через мгновение я так и сделала, провалилась. Потому что невидимая рука, затянутая в перчатку, то есть пустая, но объемная перчатка прикоснулась к полу. Тот задрожал, а камни подо мной с неприятным звуком «хлоп!» осыпались вниз. И я поневоле составила им компанию. Летим, вокруг плотный туман, темное пятно земли и оно становится все ближе и все больше. Желания кричать нет, ругаться и проклинать также. Что мне уготовано, понятно: с первым не согласна, а со вторым выбора уже нет — лечу вниз, причем весьма быстро. И такая апатия напала, что когда вблизи появились две пустые перчатки, я послала их обладателя далеко и надолго. А потом с зевком спросила, когда уже земля.
— Зачем тебе?
— У нас говорят: «Отоспишься на том свете», мне бы поскорее уснуть.
Глаза сами собой закрылись, в теле появилась легкая усталость…
Как мое падение замедлилось и прекратилось в руках невидимки — не помню. Зато хорошо запомнился диалог между Лихо и портретом его предка-заразы.
— Получил? — беспокойство отчетливо слышится в голосе масляной живописи.
— Нет. Она не боится смерти. Выходит, о дьяволе правду говорят.
— Безжалостен и коварен, — подтвердил пра-пра-пра. — Люциус пошел в отца своего Люцифера, другого ожидать не приходится. Убьешь ее.
— Но… — руки Лихо чуть сильнее прижали меня к груди.
Ух, ты! Получается, меня только что из «окна» выбросили, как самую настоящую ценность. Что же он во мне разглядел, помимо завтрака, обеда и ужина? Неужели ночной перекус после 24:00?
— Не хочешь — инициируй! — и со смешком, от которого мороз по коже, портретюга предка добавил. — Своим источником сделаешь ее позже.
Опять все без меня решили и без спроса понесли в неизвестном направлении для весьма загадочного действа. И в чем у них заключается инициация? Меня кусать будут или… Да, ну, к черту! Нардо, ты где?
И как по заказу — явился, не запылился, стоит синеглазый брюня посередине раскуроченной спальни, лепестки превратились в тлен, ручей пропал, ветки деревьев обугленные и тишина вокруг гробовая.