Глава 1
Мои пальцы почти машинально коснулись стеклянной поверхности гроба. Она была ледяной. Как и вчера. Как и две недели назад, когда я положил в него отца. Я не смог доверить это дело машинам и предпочел сам обмыть и одеть его, прежде, чем отправить в последний путь — в кремационную печь станции. Да вот только никуда я его так и не отправил. Это, наверное, звучит совсем нездорово, но я никак не мог расстаться с единственным человеком, которого я знал. Превратить его окоченевший труп в горстку пепла и остаться одному на этой громадной запустелой станции, рассчитанной на сотню тысяч таких, как я, остаться одному во всей гребаной вселенной — это было выше моих сил.
Сквозь дымчатое стекло гроба я мог видеть безмятежное выражение, застывшее на его сморщенном стариковском лице. Он умер во сне, совсем тихо, той смертью, которая подобает его возрасту. 127 лет. Чертовски длинная жизнь. Наверное, я должен был переживать целую палитру чувств: тоска по умершему родителю, глубокое горе. Но в действительности я был очень зол. Какого хрена он так поступил? Безответственный старый козел! Однажды он оказался в таком же положении, как я сейчас, и вместо того, чтобы принять на себя ответственность и умереть в одиночестве, поставив точку в затянувшейся истории человечества, он струсил и создал меня. Переложил всю ответственность со своих дряхлых плеч на мои. А может, просто устал от одиночества. На кой хрен надо было создавать меня, когда тебе уже сто с лишним лет?! Чтобы было, кому стакан воды подать перед смертью? Но старик струсил — и вот он я. Последний человек в мире, родившийся из пробирки, чтобы наконец поставить точку. С сотней лет одиночества впереди. Да хоть бы их было двести, я не поступлю, как отец. Нет уж. На мне все и закончится.
Наконец, я собрал волю в кулак. Так не может продолжаться вечно. Надо сделать это сейчас, на волне злости, иначе потом мне снова не хватит духу. Я нажал одну за другой несколько кнопок, не давая себе времени, чтобы снова начать колебаться. Заиграл сумрачный и торжественный марш, и гроб медленно поплыл вперед по гладким металлическим направляющим. То и дело тяжеловесная поступь марша спотыкалась о помехи, и это придавало всему действу вид какого-то наспех сляпанного фарса: фальшивая музыка, стеклянный гроб, лениво ползущий к раскаленной печи, и отпрыск почившего: лохматый, заросший бородой за последние две недели, растеряно стоящий в пижаме посреди похоронного зала станции, слишком большого и слишком помпезного для этой маленькой семейной церемонии.
— НЕ ПЛАЧЬ, МАЛЫШ САЙМОН, НАЙДЕМ ТЕБЕ НОВЫХ ДРУЗЕЙ… — проговорил, запинаясь, электронный голос над моим ухом.
Да, впереди лет сто наедине с огромной опустевшей станцией, и ее впавшим в маразм искусственным интеллектом. Сегодня, видимо осознавая всю мрачную торжественность случая, он хотя бы вспомнил мое имя. На этом его успехи закончились: я уже давно не был малышом, и я не плакал. Я почувствовал волну паники, глядя, как гроб подъехал к похоронному шлюзу, но не пошевелился, продолжая смотреть. Створки похоронного шлюза захлопнулись, навсегда скрывая от меня стеклянный гроб и словно бы мирно отдыхающего в нем отца. Музыка, спотыкаясь, словно пьяная, понемногу стихла и я побрел прочь из похоронного зала.
— САЙМОН, МНЕ… КАК ЭТО? МНЕ НУЖНО ТЕБЕ ЧТО-ТО СКАЗАТЬ, МАЛЫШ, — все так же запинаясь, сказал ИИ.
Создавая эту станцию, мои далекие предки наделили ее поистине гениальным искусственным разумом. Но сотни лет эксплуатации показали, что чем сложнее ИИ, тем больше он повержен недугам, напоминающим недуги человеческого мозга. Отец рассказывал мне, что когда-то наш ИИ, названный по имени станции Орфеем, действительно нес в мир красоту и гармонию, но однажды в нем что-то расстроилось, и люди на станции, уже не чета своим предкам, так и не смогли найти, где поломка. Старик Орфей становился все хуже и хуже, и под конец совсем впал в маразм. Теперь он способен выполнять только простейшие действия да нести какую-то околесицу. Хорошо, что вся автоматизация станции дублирована дополнительными системами, а не то человечество прекратило бы свое существование значительно раньше. Впрочем, может, оно было бы и лучше?
— Что? — спросил я, не рассчитывая на осмысленный ответ.
— Я ЗАБЫЛ… — рассеянно ответил ИИ.
— Разумеется.
Орфей издал досадливое стариковское кряхтение.
Несколько переходов — и передо мной простерся ряд капсул виртуальной реальности: белые сферы, диаметром порядка четырех метров каждая, выстроились в ряд, приглашая нырнуть внутрь, в волшебный виртуальный мир, где есть люди, есть, чем заняться и есть, ради чего жить. Я протянул руку, чтобы открыть одну из капсул, когда раздался строгий голос электронного бортового врача:
— Вы истощены, пожалуйста, поешьте.
— Отстань.
Я не ел со вчерашнего утра, да мне особо и не хотелось. Я вообще ел через силу эти последние две недели и мысль о том, чтобы снова запихивать в себя еду не вызвала во мне ничего, кроме отвращения. Кроме того, каждая лишняя минута здесь, в этом угнетающем одиночестве, была просто невыносимой.
— САЙМОН, МНЕ НУЖНО ЧТО-ТО СКАЗАТЬ…
— Что?
— Я ЗАБЫЛ…
— Вы истощены, пожалуйста, поешьте.
— А ну заткнитесь оба!
Я зло смахнул в сторону предупреждение бортового врача на информационной панели и, распахнув люк, с размаху плюхнулся на бархатистую пленку, покрывающую гелеобразное содержимое капсулы. В руку удобно лег пульт, и я с силой вдавил кнопку пуска, чувствуя, как "умный гель" капсулы обволакивает меня, готовый стать под моими ногами неровной поверхностью скалы, давить мне на плечи тяжестью доспехов, овевать мое лицо теплым ветерком, дующим с моря — одним словом, делать то, что заложено в него программой.
Не знаю, о чем я тогда думал. Наверное, втайне я надеялся, что так и сдохну в этой капсуле, в волшебной виртуальной реальности.
Мир вокруг загрузился единой вспышкой, и вот я уже стою на самой кромке песчаного обрыва, под моими ногами хрустит иссохшая от летнего зноя трава, а в лицо дует прохладный ветерок, пахнущий морем. В прошлый раз я сохранился здесь, потому что любил это местечко — отсюда открывался такой просторный и захватывающий вид…
Теперь все это — и свежий бриз, и синеющее под ногами море, и белое, раскаленное солнце в выцветших от зноя небесах — все это показалось мне пустым и раздражающим. Мне вдруг пришло в голову, что я даже не знаю, так ли в действительности пахнет море, и так ли взаправду хрустит засохшая трава. Я досадливо пнул травяную кочку, подняв облако пыли, и двинулся к маячившему неподалеку городу.
Обычно я шел по этому берегу не спеша, но сегодня шелест травы и шум волн казались мне искусственными, и полуденная тишина, разбавляемая лишь стрекотом каких-то насекомых, давила на меня. Я припустил вперед, бряцая на бегу доспехом. Зеленая полоска запаса сил еще не упала до нуля, а я уже шагнул на оживленную рыночную площадь.
Я рассчитывал, что вздохну с облегчением, оказавшись среди людей, пусть даже их виртуальных суррогатов. И вот я стоял среди рыночной площади, пахнущей раскаленным камнем и пряностями, вокруг меня толпились жители города, задевая меня, толкая, под ногами сновали малолетние воришки, нагретый воздух звенел от голосов:
— Э, смотри куда прешь!
— Свежие фрукты! Свежие фрукты! Господин, купите фрукты!
— Проходи, не задерживайся!
— Дай монетку бедному нищему, добрый господин…
— Вор! Вор! Держите вора!
Где-то неподалеку завязалась потасовка: двое стражников пытались скрутить юркого воришку. Я стоял, оцепенев, среди всего этого гомона, и чувствовал, что тяжелое, мучительное чувство пустоты и одиночества, от которого я надеялся спрятаться здесь, никуда не делось. Я почувствовал себя обманутым. Кругом были просто бездушные куклы. На вид не отличишь от людей — движения, фактура ткани, кожи, грязь на лицах… Но они говорили все те же заложенные в них программой фразы. Тупые, бездушные автоматы. Кто-то толкнул меня в плечо.