— Я найду способ.
— Ты идиот, — усмехнулся Трей. — Как ты не понимаешь, она не человек. Она не рабыня вашей Империи. Она стихия, заточенная в плоть.
— Откуда такие познания, — против воли Рейну не понравилось, что Трей говорит о Соль так, словно знает ее, как никто другой.
— Сколько желчи, — вновь усмехнулся оборотень. — Не волнуйся, ревность ни к чему. Когда-то я был готов отказаться от своего мира ради нее, только вот ей это оказалось не нужно. Я смирился, я понял и принял, но не перестал любить и у меня хватает смелости сказать тебе все это в лицо, потому, что я, волк во мне, преклоняется и чтит ту силу, что существует в ней.
— Ты говоришь так, словно для тебя нет никого важнее нее?
— Ты вряд ли понимаешь, — с едва уловимой грустью в голосе заговорил Трей, — но для мужчины стоит ему встретить ту единственную и впрямь не остается никого важнее в целом мире. Если ты все еще выбираешь, что для тебя важнее, то это всего лишь означает, что это не она.
— А, может быть, это всего лишь показатель того, что я взрослый мужчина, осознающий всю меру собственной ответственности за тех, кто под моим крылом? Тебе не кажутся собственные рассуждения незрелыми?
— Чушь, — отмахнулся Трей. — Все чушь.
Рейн собирался возразить, когда их уединение нарушил легкий стук в дверь.
— Войдите, — сдержанно ответствовал он, хотя по большому счету не желал видеть никого, кто не мог бы принести ему информации, что так рьяно интересовала его сейчас.
— Господин, — Ферт склонившись дожидался дозволения говорить, и как только получил его, тут же поспешил донести информацию до своего господина. — В двух ста лэров от восточной границы произошло нападение на караван.
— И? — прищурился Рейн, каким-то внутренним чутьем ощущая, что это не просто информация.
— Характер нападения, — заговорил Ферт, — погонщики клянутся, что даже не поняли, что произошло, когда они очнулись, клети с рабами были открыты и пропал один из ящеров. Рабов все еще продолжают искать, потому точное число сбежавших пока не известно.
— И, дай угадаю, каравану предстояло следовать через Элио?
— Именно, — кивнул Ферт, — детали мне пока не известны…
— Но ты их узнаешь, — вкрадчиво произнес Рейн, — учитывая твой последний промах, я на самом деле не понимаю, почему мы с тобой до сих пор не распрощались. Тебе следует постараться, чтобы что-то изменить в моих суждения о твоей дальнейшей судьбе.
— Я понимаю, — вновь поклонился мужчина, чувствуя, как тяжелая энергия аланита буквально пригвождает его к земле. Во время болезни Рейна это не чувствовалось столь остро, но теперь находится рядом с этим мужчиной, когда он был не в духе было практически невыносимо.
— Позови ко мне брата, — сказал Рейн, и не дожидаясь ответа, повернулся к мужчине спиной. — Видишь, — обратился он уже к оборотню, — Мне не нужна твоя помощь, кажется, я уже в курсе, где искать…
— Ну-ну, — усмехнулся Трей, — всего-то и надо перерыть песчаное море Элио.
* * *
— Как же жарко, — раздался очередной стон за моей спиной. — Это невыносимо.
Учитывая то, что уже второй день эта дамочка путешествует укутанная в кокон из моей энергии, ее подвывание выводило меня из себя. Это мне жарко, а ей должно быть жарковато, не более. Я же, скрестив ноги перед собой, придавалась медитации, мерно покачиваясь на спине животного, что уже вторые сутки несло нас на своей спине в самое сердце Элио. Туда, где меня ждут. Впервые за многие столетия я направлялась в место, которое называла домом и знала, что там меня ждут. Удивительное ощущение.
— Нам еще долго? Почему мы преодолеваем пустыню вместо того, чтобы вернуться в империю? Разве не таков был план?
«О, как?»
— Я могу сбросить тебя с ящера и пропеть всего одно волшебное слово, чтобы твои мучения прекратились на веки. Ты только спроси меня о чем-нибудь еще, чтобы я окончательно уверился, что для тебя так будет лучше, и я это сделаю.
— Э? — вяло переспросила попутчица, судя по всему не поняв, что я имею в виду.
— Слушай, — просто начала я, — я не хотел начинать этот разговор в самом центре пустыни, но, пожалуй, следует это сделать, пока ты не навоображала чего-то вроде того, что я твой личный слуга, присланный сюда твоим любовником.
— Но… — достаточно рьяно попыталась перебить меня девушка.
— Но я не из тех людей, которым можно долго и безнаказанно действовать на нервы. Ты — это то, что нужно ему, — указала я пальцем на младенца, — только по этой одной единственной причине я взял тебя с собой. Так что лучше бы тебе перестать представлять себя моей госпожой, иначе оставшуюся часть пути ты пройдешь пешком. Улавливаешь?
— Простите… я просто… я…
Я не стала вслушиваться в ее невнятное бормотание. Для себя я уже решила, как поступлю с этой женщиной в дальнейшем, чтобы обезопасить и себя и свое убежище.
Честно сказать, взаимодействовать через мозг с чужим сознанием я не любила. Не потому, что боялась навредить человеку и его здоровью. В моем случае это невозможно. Просто то ли моя сила, то ли собственная натура противилась к такому роду влияния на чужую личность. Но с другой стороны, думаю, что особого вреда не будет, если эта девушка просто забудет, как именно выбралась из пустыни и лап работорговцев. Жаль я не могла создать ей иные воспоминания, но порой и забвение может быть полезным.
Мы провели в этом долгом, изнуряющем путешествии пять дней. Как это ни странно, но пустыня не была для меня невыносимым местом. Уже долгие годы — это место было моим личным чистилищем в чертогах Айда. Пекло и зной, сменявшиеся лютой стужей, которая пробиралась в самые кости, не было чем-то невозможным, скорее лишним поводом почувствовать, что ты все еще жив. Прибывая в положении, когда тебе приходится выживать, ты не находишь время на то, чтобы заниматься самокопанием выискивая на затворках собственной души притаившихся там демонов. И, сейчас, возвращаясь домой, я не страдала от окружающих меня условий. Я любила это болезненное существование на грани. Оно давало мне сил оставаться той, кто я есть. Я ощущала себя так, словно вернулась в давно ждущий меня дом. Моя пустыня, моя Элио, моя душа.
Было так естественно знать, в какое время лучше остановиться на ночлег; когда отпустить на охоту ящера; где найти крохи воды, которыми готова была поделиться пустыня. Ночью мы кутались во все имеющиеся у нас тряпки и залезали под бок ящера, который хоть и не грел, но был неплохой защитой от возможных ветров. Малыша и его мать спасала в такие ночи моя сила. В моем случае, даже, если бы холод сковал мое сердце, оно бы в новь застучало с первыми лучами солнца. Бессмертие еще та дрянь порой. Приходить в себя после обморожения совсем не весело, скажу я вам.
На шестой день нашего путешествия, когда солнце стояло в зените, опаляя своими лучами все вокруг, на горизонте показались острые пики красно-желтой горы. Действительно было странно, как именно тут могла оказаться столь величественная скалистая глыба. Должно быть, теперь только я и Киран могли угадать в этих неровных очертаниях некогда величественный дворец, утопающий в зелени цветущих садов, что меняли цвет листьев от сезона к сезону. Магически измененные растения, точно столичные кокетки, встряхнув своими кронами сменяли цвет согласно предпочтениям хозяев. Когда грустила королева сад становился голубым, когда родился Киран его листья были кроваво-багряными, в день нашей свадьбы — жемчужными. В тот день вся Эйлирия казалось воплощением волшебства и чуда, а быть может, это чудо жило в наших сердцах и все казалось чуточку прекрасней, чем на самом деле. Словно воочию я вдруг увидела картины прошлого, чтобы вновь сравнить их с настоящим, где были лишь желтые насыпи барханов и одинокая, дрожащая на раскаленном воздухе, скала на фоне голубого неба. Еще через каких-то пару часов станут видны и камни у ее подножья и вот тогда реальность вновь вернется ко мне. Я вспомню каждого из них. С каждым поздороваюсь и не смогу пройти мимо, не сказав им хотя бы пары слов. И не важно, как бы я сильно не устала сейчас, я не смогу просто пройти и не заметить их.