Селение любви - Гергенрёдер Игорь

Игорь Гергенрёдер

Повесть

«Про деянья или про дух,

про страданья или про страх.

Вот и вся сказка про двух...»

Виктор Соснора.

«Гамлет и Офелия»

1.

Их окно открыто в ночной двор, там ни ветерка, и воздух в комнате недвижный, жаркий. Два нагих тела на кровати время от времени пошевеливаются. Она раскинулась навзничь у стенки, левая рука замерла подле его бока. Он погладил её запястье, нежно перебрал безжизненные пальцы и, приподняв, положил руку себе на пах.

Женщина обессиленно прошептала:

- Не тревожь спящего...

Мужчина стал поглаживать её левую ногу, затем под его ладонью оказались короткие жёсткие волосы. Она ёрзнула попой по постели.

- Разве мы не устали до невозможности?

Он моляще прошептал ей в ухо:

- Миленькая... а?..

Она потеребила пальцами то, чего они касались, и бросила:

- Будем спатеньки.

Он, однако, продолжал поглаживать, где всего чувствительнее, и её ноги стали потираться одна о другую. Комнату будто переполнил жаркий вихрь, от которого кровь густеет, и её ток дробится в заманчиво-вяжущие толчки.

- Ого! Я не ожидала...

Он сделал глубокий вдох, как если бы тихая обаятельная слабость дерзала не уступить действию.

- Нет! В самом деле, устал... – и отвалился набок.

Ветхозаветный покой – улыбка мирного отвлечения – неминуемо изживается текущим мигом: вечно новым жизнерадостно-грозным пульсом. Она пружинисто привскочила, блестя глазами в темноте: казалось, чуть – и сбросит его с кровати. Он вдруг всхохотнул как бы украдкой, принялся тискать её, подмял, но она толкнула его руками в живот:

- Перестань! Превратил в балаган. – Поднялась, согнала его с постели и стала приводить её в порядок, расправляя простыню: – Мокрая – хоть выжми!

Потом, встав к нему спиной, прижавшись задом, закинула назад руки, притискивая его к себе, и медленно опустилась на кровать коленом. Давление сопротивляющихся секунд вскипятило жизнь, это был её юг с его исступлённым шёпотом, вкусом огня и мятежным восторгом, когда наготе столь убедительно кивает целомудрие...

Проснулись от жужжания мух. Жмурясь в слепящем утреннем свете, ходили нагишом по нищенской, с голыми стенами, комнате, умывались, чистили зубы над мятым цинковым помойным ведром и говорили о... любви. Он сказал:

- Я хотел бы, чтобы он тоже обожал целовать в ложбинку над поясницей...

- Не все от этого балдеют.

- Ну почему? И ещё я хотел бы... – он прошептал ей что-то в самое ухо, оба прыснули.

Потом она сказала:

- А я не про это думаю. Лишь бы у него всё было настоящее, незамаранное.

Она среднего роста, ладная, с красивой чистой кожей, стриженая. Он не выше её, сухого сложения, но мускулистый. Ей двадцать шесть, ему тридцать. Оба русоволосые, с прямодушными лицами, сейчас немного рассеянными, тягостно-сладкими. С подкупающей прелестной непринуждённостью она начала было надевать трусы – он задержал её руку, встал вплоть, обхватил её голое тело и прижал к своему.

- При нём уже не сможем так вольготно... как же мы будем?

- Втихую!

Она ощутила бедром и шепнула:

- Ну нет! Уже день... –Тем не менее глубь её зрачков поразил встречный огонёк. Смущённость ресниц перешла в улыбку стиснутого рта, и произошла сдача, прорвавшись коротеньким вздрогнувшим смешком: – Ходчей! – Двоих затопил разгул безбрежного простора, хотя они были в четырёх стенах.

Они едва успели отереть пот смоченными в воде полотенцами, как со двора донеслись шаги, голоса.

- Это к нам! – мужчина бегом принёс ей сарафан, поспешно натянул брюки.

В дверь постучали.

...Компания в комнате переговаривается приглушёнными голосами, часто переходят и вовсе на шёпот. Речь о чём-то незаконном, о крупной взятке; готовится какой-то рискованный обман государства.