До самого вечера Александр обдумывал свою легенду, поведение и будущую деятельность. Не такой он представлял себе войну — в отрыве от своих, без боевого задания, и самое паршивое — без поддержки и сроков возвращения.
Но и преимущество у него, в отличие от пехотинца или танкиста, было. Его этому учили! Для рядового любой армии попасть в окружение — стресс, ситуация нештатная, из которой нужно выбираться. А для диверсанта — норма.
Одно уязвимое место, правда, в его плане есть — Богдановка. Спецназ ГРУ — это разведка тактическая, армейская. Забраться в ближний тыл, километров за сто-триста, навредить посильнее и уносить ноги.
Это первое управление КГБ, переросшее затем во Внешнюю разведку, занимавшееся разведкой стратегической с агентами под прикрытием — теми же дипломатами, журналистами, торговыми представителями. И агенты-нелегалы тоже у них — вроде небезызвестной Анны Чапман. Скрупулезная работа, подготовка годами ведётся, и работать нелегалу приходится в чужой стране десятилетия, а то и всю жизнь. Изучать страну внедрения надо тщательно, знать все мелочи, на которые в обыденной жизни внимания не обращают, а внимательный взгляд меж тем сразу заметит: ботинки не так зашнурованы, сигарету не так затушил, швейцару чаевых много дал, машину припарковал не как, скажем, француз.
В каждой стране свои особенности. Если итальянец, то почему пасту не любишь? А парень, может, и слово-то это впервые услышал в разведшколе — вырос на картошке. Откуда ему знать, что паста бывает с сыром разных сортов и с прочими приправами? Нет, стратегическая разведка — иной уровень, своего рода высший пилотаж при максимальном самоотречении и самопожертвовании. И построена она фактически на патриотизме, поскольку оплачивается не по результату. Кто припомнит хоть одного разведчика, ставшего олигархом? И славы там не заработаешь. Только единицы из них становятся известными, да и то после громких провалов. Спецназ же — другое: своего рода боевики, кулак, бьющий в уязвимое место врага. Ударил — отошёл. В положении же Александра отходить некуда. Родни нет, документов нет. Для немцев он однозначно враг, для своих — неизвестно кто, человек ниоткуда. Ни одну серьёзную проверку среди своих в НКВД он не выдержит. Такого лучше в лагерь определить или расстрелять.
Потому по мере размышления его убеждение остаться в немецком тылу только окрепло. Но вот проблема — где развернуть свою деятельность? Ведь даже волк не режет овец вблизи своего логова. Так и ему надо вести боевые действия вдали от Богдановки.
И опять вставала масса вопросов: где хранить оружие, взрывчатку — не на сеновале же? В том, что он быстро обзаведётся необходимым, Саша просто не сомневался. Ведь что такое «спецназ»? Профессиональные убийцы! Точно так же в других странах. Война и разведка с диверсиями не делается в белых перчатках. Это — тяжёлый, грязный, кровавый труд.
Долго вертелся на дерюжке Александр, думы тяжкие в голову лезли. Начать с того, как он здесь оказался. Почему именно он? Или это связано со взрывом в аэропорту? Жив ли Антон, или не успел дойти к месту взрыва? Эх, подойди он немного попозже — ну хоть на минуточку, сейчас бы уже сидели с Антоном за столом, в однокомнатной Сашиной квартирке, что в проезде Соломенной сторожки, вспоминали молодость.
Всё-таки сон сморил. Саша всегда следовал золотому армейскому правилу: солдат спит — служба идёт, ведь неизвестно, когда ещё удастся поспать вдосталь.
Утром он проснулся от незнакомых звуков, пытаясь понять, что это. Как оказалось — Олеся доила корову, и тугие струи молока били в подойник.
Всё-таки Саша до мозга костей горожанин. Научили его в спецназе многому: ходить бесшумно по лесу, маскироваться, сливаясь с местностью, выживать, питаясь съедобными растениями да разными жучками-червячками. Но живую корову он видел только издалека, из окна машины, а как доят — не видел никогда.
Встал быстро, сложил в узел подушку и одеяло. Выскочил во двор, по-быстрому сделал физзарядку, обмылся у колодца. Водичка чистая, вкусная, но ледяная — аж зубы ломит.
Из коровника Олеся вышла с полным подойником молока.
— Доброе утро, Олеся!
— Доброе, Саша! Идите в избу, завтракать пора.
Они поели вчерашней варёной картошки, попили парного молока с домашним караваем.
— Вот что, Олеся. Если в деревне кто спросит про меня, говори — дальний родственник, от призыва в Красную Армию скрывался. А теперь — и от немцев. И называй меня на «ты» — родственник всё-таки, если ты, конечно, согласна.
— Хорошо. Теперь — в лес. На сеновале верёвки на стене висят, возьми.
Саша сходил, снял со стены сеновала связку коротких верёвок, поискал глазами топор — не нашёл. Странно: идти в лес за дровами — и без топора и пилы, Однако Олеся лучше знает — она местная. Как говорится, в каждой избушке свои погремушки. Его дело — хозяйке с дровами на зиму помочь. Впрочем, печь топится и летом, готовить-то надо на печи… А газа в деревне отродясь не было. К тому же вылазка в лес ему полезна — подходы к деревне запомнить надо, на местности сориентироваться. Карты, даже самой захудалой ведь нет, и придётся всё запоминать.
Далеко идти не пришлось, лес был рядом.
Олеся и Саша собирали валежник. Потом они увязали его в две вязанки, причём для себя Саша связал прямо-таки огромную, едва поднял.
— Смотри не надорвись, беженец, — пошутила Олеся, — лечить я не умею.
Однако Саша отмолчался и продолжал тащить вязанку. «Лучше бы пилу взять, — подумал Саша, — валежник нести неудобно — широкий, цепляется за кусты, а в печи прогорит быстро. Не то — попиленные деревья: и жару больше, и горят дольше. Ещё бы тележку для перевозки не мешало. Ага, ещё бы грузовичок тебе», — усмехнулся своим мыслям Александр.
Поход в лес занял полдня. Ещё часа два Саша рубил валежник, чтобы в печь вошёл. Куча дров получилась изрядной.
— Да здесь на неделю хватит! — радостно всплеснула руками девушка, увидев результаты его труда.
Довольный похвалой, Саша оглядел кучу дров и солидно сказал:
— Пилу бы да тачку или тележку какую-нибудь — на зиму дров запасти надо, валежником не натопишь.
— Отец ещё угля на зиму брал, да где ж его сейчас возьмёшь? Война! Мой руки, кушать будем.
Пока Саша рубил валежник, Олеся приготовила драников, выставила на стол розоватое, тонкими ломтиками нарезанное сало, малосольные огурчики.
Когда Саша уселся за стол, Олеся обвела глазами угощение и горестно вздохнула:
— Эх, был бы отец дома!
— Не горюй, — отозвался Александр, — вернётся ещё твой батька.
— Когда-то это ещё будет…
— Погоним немца — вернётся!
— Боюсь я! Вон, война только началась, а немцы уже куда продвинулись! Вот ты взрослый — объясни мне, почему Красная Армия отступает?
— Врасплох они нас застали, — привёл ставший потом расхожим аргумент Саша.
Не мог же он, в самом деле, рассказать ей о чистках в армии 37–39 годов, когда были репрессированы командиры армий, дивизий, полков, а также о том, что на их место встали неопытные, малообразованные партийные выдвиженцы, ничего не понимающие в тактике и тем более в стратегии. И о многих других причинах вроде сталинского приказа «не поддаваться на провокации». В ангарах стояла боевая техника, но горючего и боеприпасов к ней не было. Мало того, военнослужащие не умели с новой техникой обращаться: в баки дизельных танков заливали бензин, коим питались Т-26 и БТ. Таким образом, много техники было выведено из строя.
А укрепрайоны вдоль старой государственной границы? После пакта Молотова — Риббентропа из дотов было снято вооружение, а сами укрепления разрушены. Новые же никто построить не успел, да этим и не особенно заморачивались — ведь существовала сталинская доктрина: врага будем бить на его территории, победим малой кровью! Дозакидались шапками!
Саша набил рот драниками со сметаной. Ну и вкуснятина! Умеют же белорусы делать из картошки, бульбы по-ихнему, прямо-таки объедение! Прожевав, спросил Олесю:
— Никаких сообщений с фронтов нет?