— Эй, поспешите! — окликнул я его. — Иначе Енох что-то сделает. Пожалуйста, мистер Кэсиди!
Тут прокурор жалобно вскрикнул и, скорее всего, потерял сознание, потому что не ответил и перестал рвать на себе волосы. Я позвал еще раз, но безрезультатно.
Что тут будешь делать? Я присел на нары и принялся наблюдать за лунными пятнами света, которые действуют на Еноха самым непредсказуемым образом.
И в этот момент Кэсиди дико завопил. Я знаю, что сейчас Енох берет то, чего хотел, у самого прокурора.
Чего на такое смотреть? Еноха не остановить, а мистера Кэсиди я честно предупреждал…
Я сидел отвернувшись и зажимал ладонями уши, пока все не кончилось. Когда я рискнул обернуться, то обнаружил, что Кэсиди сидит, привалившись к прутьям камеры. Стояла гробовая тишина.
Тс-с, вот оно! Мурлыканье. Тихое, еле уловимое. Так мурлычет Енох, будучи сыт. Теперь раздаются легкие царапающие звуки — это коготки Еноха радостно приплясывают после охоты за добычей.
Мурлыканье и царапанье доносятся из головы Кэсиди!
Енох явно счастлив, а, значит, счастлив и я.
Просунув руку сквозь решетку, я поднял связку ключей прокурора, открыл свою камеру и вновь стал свободен как прежде.
Чего здесь зря торчать? Кэсиди не воскресить, да и Енох тут не пожелает оставаться.
— Ко мне, Енох! — негромко позвал я.
Вот тут-то я чуть было впервые не увидел его: нечто белесое молнией метнулось из большой жуткой дыры, проеденной в затылке прокурора. И я сразу ощутил легкое, прохладное и нежное тельце, опустившееся на темечко, и понял, что Енох вернулся домой.
Пройдя по коридору, я отпер наружную дверь моей тюрьмы.
Крошечные ножки привычно затопотали по черепной коробке.
Вдвоем мы отправились в ночь. Луна ярко сияла, все было погружено в молчание и покой, и лишь тихий, счастливый смех Еноха шелестел в моем ухе.
Ларри Айзенберг
Куда подевался Огюст Кляро?
Когда меня срочно вызвали в перевернутый вверх дном кабинет Эмиля Бекью, да-да, к тому самому взбалмошному редактору “ЭКСПРЕСС”, я всеми фибрами души почувствовал, что меня ожидает сногсшибательное дельце, сулящее немалые выгоды.
Я только отворил дверь его кабинета, как моментально наткнулся на пристальный буравящий взгляд зеленых глаз Бекью, весомых и солидных, как банковские счета.
Мы молча сидели в тиши его захламленного кабинета, не произнося ненужных сейчас слов, так как Эмиль Бекью свято верил в силу ментальной телепатии. Спустя какое-то время я уловил все необходимые нюансы предстоящего задания.
Это касалось “Дела КЛЯРО”!
Я подскочил на месте и без промедления бросился к выходу, бормоча на ходу слова признательности за оказанное мне высокое доверие начальства.
— Я не подведу Вас, шеф, — так шептал я, почти ослепнув от слез благодарности.
Такое дело может выпасть лишь раз в жизни, и я едва ли мог поверить, что оно досталось мне.
Таинственное исчезновение Огюста Кляро — химика и лауреата Нобелевской премии — более пятнадцати лет назад взбудоражило весь Париж. Даже моя мамочка (а она является представителем типичных буржуа, обожающих мятые помидоры из-за невысокой цены) и то мне прозрачно намекнула, что, дескать, земля навряд ли с концами поглотила прах такого неглупого малого, каким был тот самый Огюст Кляро!
Не стану утомлять вас всеми скучными подробностями, скажу лишь, что, испытывая смутные подозрения, я раздобыл адрес и решил нанести визит вежливости супруге гения — мадам Эрнестин Кляро. На деле это оказалась громадная женщина с черными усами и чудовищным по величине бюстом. Сохраняя достойный вид, она встретила меня чаем из ромашки, торжественной обстановкой и портретом мужа, забранным в траурный креп. Я, конечно, предпринял дерзкую попытку войти к ней в доверие и тем самым вызвать ее на откровенный разговор, делая ставку на всевозможные слухи и сплетни. Дескать, Кляро замылился в Буэнос-Айрес, прихватив с собой цыпочку с Монмартра.
Глаза доброй женщины наполнились влагой от таких неслыханных оскорблений в адрес ее дражайшего и незабвенного супруга. Она категорически отмела все грязные поползновения, порочащие честь и репутацию без вести сгинувшего и горячо ею любимого Огюста.
Выслушав эту гневную отповедь, я покраснел до корней волос, принес свои глубочайшие извинения и соболезнования, наверное, тысячу раз. Я дошел даже до того, что в доказательство своего искреннего участия предложил вызвать на дуэль всякого, кто испытывает сомнения насчет ее, мадам Эрнестин, выдающегося супруга.
Но как я ни распинался, она не доставила мне такой возможности.
Уже позднее, просиживая штаны в кафе “Пэр-Мэр”, я вел тягомотный диспут с неким Марне — обаятельным занудным типчиком, на мой взгляд, абсолютно не заслуживающим мало-мальского внимания. Он клятвенно заверял меня, что запросто может разыскать любого там Огюста Кляро, естественно, за приличное вознаграждение. Я прекрасно видел, что весь этот треп от начала до конца самый что ни на есть дешевый блеф, а он, в свою очередь, видел, что я понимаю его беспочвенную игру, но, тем не менее, ни в какую не желал успокаиваться. В конце концов мне все это до одури осточертело, я плюнул и со злорадством в душе согласился на его условия. Марне, не ожидавший такого поворота событий, как-то сразу побледнел, одним глотком осушил какое-то дрянное пойло в бокале и растерянно принялся барабанить пальцами по крышке стола. Было вполне очевидно, что он уже сейчас чувствует на себе торжественное бремя по розыску Кляро. Дело оставалось за малым — найти пропавшего лауреата.
Я демонстративно с ним раскланялся и спешно покинул кафе. Старина Марне был так увлечен перспективой поисков, что слишком поздно заметил чек без малейшего намека за заранее оплаченную нелегкую работу. И прежде чем он возмущенно завопил, я благополучно скрылся за углом ближайшего здания, стараясь не обращать внимания на оскорбления в мой адрес. По пути, не раздумывая, я завязал временное знакомство с премиленькой молодой особой, которая обслуживала площадь Сен Оноре.
На следующее утро, когда я продрал глаза, она уже исчезла из моей жизни, предусмотрительно захватив мой бумажник, набитый пятью сотнями новых франков, всякой полезной ерундой и, что самое обидное, бесценным списком сексуальных возбудителей для мужчин, который мне посчастливилось приобрести у дотошной цыганки.
Я не на шутку разозлился, потому что, плюс ко всему, тупоголовый консьерж, не пожелавший даже выслушать мои объяснения, тут же обозвал меня, не буду уточнять какими словами. А когда он окончательно удостоверился, что за номер я заплатить не в состоянии, принялся яростно тузить меня по шее и рукам моей же бутылкой “Кьянти”, содержимое которой он заблаговременно высосал до последней капли.
В отчаянии я тяжело опустился на грязный тротуар. Поиски Кляро не продвинулись ни на шаг. Без гроша в кармане, несправедливо избитый и не на шутку взволнованный я чуть было не впал в отчаяние. Руки опустились, и не нашлось необходимых сил, чтобы вернуться к Эмилю Бекью и поведать ему о постигшем меня фиаско.
Но честь протестовала против принятия такого решения, но что я мог лучшее придумать в таком безвыходном положении?
Однако Судьба рассудила иначе!
Она подала мне надежду в виде кредитной карточки, оброненной ротозеем-туристом из Америки. Через некоторое время я услаждал себя дивным вином и роскошным обедом. Покончив с трапезой, к девяти вечера я решительно направился в шикарный галантерейный магазин.
В ночных сумерках чертовски приятно наблюдать, как мимо тебя снуют разнокалиберные женские задницы, энергично спешащие на любовные свидания. Я полной грудью вдыхал пьянящий воздух милого сердцу Парижа и предавался грезам.
Внезапно мое внимание привлек один субъект, своим видом нарушая гармонию ночного города. Это был китаец, семенящий замысловатой походкой и волочивший за собой узел какого-то тряпья, по всей видимости, для прачки. Неожиданно он подмигнул мне и сунул свою ношу в мои ничего не подозревающие руки. От растерянности я опрокинулся навзничь, а когда с трудом поднялся, отчаянно борясь за свою свободу с ворохом белья, китайца и след простыл.