Азазел решительно отказывался делать что бы то ни было непосредственно для меня. Как он говорит в своей идиотской манере, его благодеяния должны приносить благо ближним. Я бы хотел, чтобы либо у него не было подобных дурацких идей, либо чтобы они были у моих ближних. Мне никогда не удавалось убедить облагодетельствованных мной отплатить мне достаточным количеством звонкой монеты.
Наконец Бальдур спустился на один из стульев и самодовольно спросил:
– Вы говорите, у меня получается, потому что я верю?
– Совершенно верно, – ответил я. – Это полет фантазии.
Мне понравился этот каламбур, по Бальдур, к сожалению, был лишен юмористического слуха – если ввести этот термин по аналогии с музыкальным. Он сказал:
– Видите, Джордж, насколько лучше верить в науку, чем во всю эту фигню насчет неба, ангелов и крыльев.
– Совершенно верно, – согласился я. – Не пойти ли нам куда-нибудь пообедать и чего-нибудь выпить?
– Непременно, – ответил он, и мы превосходно провели оставшийся вечер.
Но дальше все почему-то пошло не очень хорошо. На Бальдура, похоже, опустилась туманная завеса меланхолии. Он оставил свои прежние места охоты и нашел новые источники живой воды.
Мне это было все равно. Новые места бывали не в пример лучше старых, и в них подавали отличный сухой мартини. Но из любопытства я спросил почему.
– А я не могу больше спорить с этими болванами, – уныло ответил Бальдур. – Меня все подмывает их спросить: вот я умею летать, как ангел, так собираются ли они мне молиться? И поверят ли они мне? Они верят во все эти волшебные сказки насчет говорящих змеев и обращенных в соляной столб дам – это пожалуйста. Но мне они не поверят – можете голову давать на отсечение. Потому я и держусь от них подальше. Даже в Библии сказано: «Не шатайся с придурками и не сиди в совете недоумков».
Время от времени он срывался:
– Я не могу это делать у себя дома, Там просто нет места. Я не чувствую полета. Я должен подняться в открытое небо. Я хочу взлететь в воздух и полетать как следует.
– Вас увидят.
– Я могу ночью.
– Ночью вы врежетесь в холм и убьетесь.
– Я поднимусь повыше.
– А что вы тогда увидите ночью?
– Я найду место, где нет людей.
– Где, – спросил я, – где в наше время нет людей?
В этот день снова победила моя неопровержимая логика, но он становился все несчастнее и несчастнее и, наконец, не показывался мне на глаза несколько дней. Дома его не было. В его гараже мне сказали, что он взял двухнедельный отпуск, на который имел право, и где он сейчас – они не знают. Не то чтобы мне не хватало его щедрости – если и да, то не очень – но я был обеспокоен мыслями о том, на какие необдуманные поступки могла подвигнуть его тяга к парению в воздухе.
В конце концов он вернулся к себе домой и позвонил мне. Я еле-еле узнал его потерянный голос, и, конечно же, когда он сказал, что я ему очень нужен, я немедленно поспешил к нему.
Он сидел у себя в комнате, надломленный и печальный.
– Джордж, – сказал он. – Джордж, мне не следовало никогда этого делать.
– Чего, Бальдур?
И тут его прорвало.
– Помните, я говорил вам, что хочу найти безлюдное место?
– Помню.
– Мне пришла в голову мысль. Я выбрал время, когда по прогнозу ожидалось несколько ясных дней, и поехал нанимать самолет. Знаете, есть такие аэропорты, где можно нанять самолет за деньги – как такси, только летающее.
– Знаю, знаю, – подтвердил я.
– Ну, я попросил этого парня отлететь за пригороды и полетать над сельской глушью. Сказал, что хочу полюбоваться пейзажами. На самом-то деле я хотел найти по-настоящему безлюдное место, а когда найду, узнать, как оно называется, чтобы потом вернуться туда одному и полетать всласть.
– Бальдур, – сказал я, – с неба нельзя это распознать. Место сверху покажется вам пустым, а на самом деле там полно народу.
Он горько ответил:
– Теперь-то что толку мне это говорить. – Он сокрушенно покачал головой, вздохнул и продолжил: – Это был настоящий допотопный аэроплан. С открытой кабиной спереди и открытым местом для пассажира сзади. Я высунулся подальше, чтобы посмотреть, нет ли внизу шоссе, или автомобилей, или ферм. Для удобства я отстегнул ремень – я же умею летать и высоты не боюсь. Только я высунулся, как тут летчик, не зная про то, заложил вираж, и аэроплан наклонился как раз на ту сторону, куда я высунулся. Я не успел ни за что схватиться и просто выпал.
– О Господи! – произнес я.
Рядом с Бальдуром стояла жестянка с пивом, и он жадно к ней припал. Вытерев рот тыльной стороной руки, он спросил:
– Джордж, вы когда-нибудь выпадали из самолета без парашюта?
– Нет, – ответил я. – Теперь, когда вы спросили, я припоминаю, что никогда даже и не пробовал.
– Попробуйте как-нибудь, – сказал Бальдур, – это довольно занятно. Для меня это случилось полностью неожиданно. Я довольно долго не мог сообразить, что же случилось. Вокруг был воздух, а земля вроде как вертелась у меня над головой туда и сюда, и я сам себя спросил, что это за чертовщина. А потом я почувствовал ветер, все сильнее и сильнее, только непонятно было, откуда он дул, И тогда мне в голову стукнуло, что это же я выпал. И тут я сказал себе: «Я падаю. Эй, я падаю!» А земля становилась ближе, и была внизу, и я очень быстро спускался. Хотелось закрыть глаза, но я понимал, что пользы с того не будет.
И можете мне поверить, Джордж, я за все это время даже не вспомнил, что умею летать. Я был так удивлен, что мог бы и погибнуть. Но когда я почти уже упал, я все вспомнил и тогда сказал себе: «Я могу летать! Я могу летать!» И это, понимаете, получилось как катание на пружинных качелях. Будто воздух ко мне привязали сверху, и он меня тормозил вроде большой резиновой ленты. И уже над верхушками деревьев я летел медленно-медленно и подумал: вот сейчас время парить. Однако я вроде как устал, так что я вытянулся, еще замедлился и очень плавно и мягко встал на землю.
И вы были правы, Джордж. Сверху казалось, что все пусто, а когда я спустился на землю, там уже собралась целая толпа, и рядом была какая-то вроде церковь, я ее сверху не заметил из-за деревьев.
Бальдур закрыл глаза и постарался унять судорожное дыхание.
– Что случилось, Бальдур? – наконец спросил я.
– Никогда не угадаете, – ответил он.
– Не собираюсь гадать, – ответил я. – Скажите, да и все.
Он открыл глаза и сказал:
– Они вылезли из церкви – настоящей церкви, где читают Библию, – и один из них пал на колени, поднял руки к небу и завопил: «Чудо! Чудо!», – а все остальные вслед за ним. Вы такого шума никогда не слышали. А другой какой-то подошел ко мне – толстый такой коротышка – да и говорит мне: «Я доктор. Что тут у вас случилось?» Я и не знал, что ему сказать. Как объяснить, если ты с неба свалился? Они уже стали меня в ангелы записывать. Так что пришлось сказать правду: «Я случайно свалился с самолета». А они снова завопили про чудо.
А доктор тогда и говорит: «У вас был парашют?» А как я ему скажу, что у меня был парашют, если никакого парашюта близко нет? «Нету», – говорю. А он говорит; «Все тут видели, как вы медленно спускались и мягко приземлились». А тут другой какой-то – потом выяснилось, что причетник местной церкви – говорит таким странным голосом, вроде как завывает: «Ибо рука Господа его поддержала».
Этого уже я не выдержал и говорю: «Ни фига. Это антигравитационный прибор». А доктор на меня: «Какой-какой?» – «Антигравитационный», – говорю. А он ржет, как будто я невесть как сострил, и говорит: «Я бы на вашем месте держался гипотезы о руке Господа».
А тем временем пилот на своем аэроплане приземлился, белый как бумага, и твердит как попугай: «Я не виноват. Этот дурень отстегнул ремень». Тут он меня увидел и заругался так, что вообразить невозможно. «Ты, – говорит. – Как ты сюда попал? У тебя ж ни хрена парашюта не было». Тут все вокруг запели что-то вроде псалма, а причетник хватает пилота за руку и объясняет, что рука Господа меня спасла, и спасла потому, что у меня в мире есть какая-то работа неимоверной важности, и что-то вроде того, что каждый в его пастве в этот великий день еще больше поверил в: неусыпное попечение Господа на троне Его, и как печется Он о самом малом из нас, и прочее в том же роде.