Слушаю вас, товарищ полковник.
— Прапорщик! — Блинов играл голосом, как это делал, прорабатывая на совещаниях подчиненных. — Что это вы тут железный занавес устроили?
Лукин знал: спорить с офицером, который завелся, себе дороже.
— Так точно, товарищ полковник, занавес.
Блинов проявил понимание солдатского юмора и сказал:
— Тогда приподнимите край, я пройду.
— Не властен, товарищ полковник.
Блинов мог и психануть. Он умел это делать, когда собирался нагнать на подчиненных страху. Демонстрируя вспышку гнева, полковник внутри оставался спокойным и холодно наблюдал, на кого как действует проявление его эмоций. Обычно прапорщики — а их в подчинении Блинова находилось больше всего — втягивали головы, боясь встретиться глазами с бушующим командиром. Да и попробуй не забоись, если каждый, кто жил в гарнизоне, именно из рук полковника получал право на конуру в служебном доме и деньги на хлеб из казенной лавочки.
К страху и угодничеству, встречаясь с ними, человек привыкает быстро. Особенно если он по-военному прямолинеен и дубоват. Оттого среди полковников и генералов так много хамоватых и наглых в обращении с подчиненными. И на какую бы высоту ни поднял их случай, они все свое существо выражают в словах: «Смотрите у меня! Сначала вам будет больно, потом будете долго сидеть». Эта формула может изменяться, но суть её всегда остается в рамках сформулированной величайшим палачом России, сыном благословенной Грузии Лаврентием Берия: «Я вас всех сотру в лагерную пыль».
И все же наглость любого чина соизмеряется с его положением, хотя самые крутые обычно яростней всего топчут пол, харкают на стены, но опасаются плевать на потолок — себе же попадешь на голову.
Столкнувшись с сопротивлением прапорщика, Блинов изменил тон. Конфликтовать с проверяющими в армии не приучены: как ни мала козявка, укусить может больно.
— Молодец, прапорщик. Службу знаешь.
Точно найденное слово — и некорректное поведение вдруг находит логическое обоснование, а его целесообразность в интересах службы становится очевидной.
— Позовите своего начальника, прапорщик.
Вышедший из палатки Гуляев с интересом разглядывал Блинова. Первое впечатление нередко помогает понять человека в той же мере, в какой и частое общение с ним. Было видно, что полковник следит за внешностью и физической формой. Короткие рукава летней рубахи открывали мощные руки, поросшие до локтей густым золотистым волосом. Темная, слегка посеребренная на висках шевелюра была коротко пострижена. Все в облике полковника свидетельствовало — он должен пользоваться успехом у женщин и сам скорее всего не пренебрегает их вниманием. К тому же, по отзывам, это мужик крепкий, выносливый, привыкший управлять большим коллективом и умевший поддерживать в нем строгий порядок.
— Майор…
Не «товарищ майор», как устав требует обращаться даже к младшим по званию, не «господин майор», как некоторые начальники это иногда произносят, желая подколоть нижестоящего, а просто «майор» — с предельной дружеской фамильярностью: мол, мы одной крови — ты и я.
— Майор, что у вас тут за порядки? — Голос Блинова звучал чуть насмешливо, хотя глаза оставались злыми. — Объясните своим людям, что здесь, — левая рука обрисовала круг, — я могу находиться в любом месте в любое время по своему усмотрению.
Гуляев знал: когда с тобой разговаривают таким тоном, нельзя показать ни малейшей слабины или выдать свои колебания. Естественную нагловатость военачальников можно преодолевать только тем же. методом. Жесткость ответа поможет Блинову понять серьезность ситуации, в которой он оказался. Более того, заставит понять это с первых же слов.