— Чёрт с тобой, я за руку не ловил, не мне и наказывать. Только следи за своими сокровищами лучше.
Если честно, трёпку Чогошвили действительно заслужил. Хранить в полицейском департаменте порнографию — это же догадаться надо! Но Натан посчитал не лучшей идеей начинать службу на новом месте с такого шага, да и совесть не позволяла. Будь сам Титов образцом благочестия, еще куда ни шло, а так… Чья бы корова мычала, как говорят в народе!
Любопытство, подзуживающее приобщиться к прекрасному и взглянуть на открытки, поручик без малейших сомнений задавил усилием воли, заставив себя сосредоточиться на недовольно притопывающей от нетерпения девице Брамс, напоминавшей сейчас рвущуюся в бой злую лошадь, бьющую копытом. В отличие от маленьких грешков Чогошвили, вещевичка являла собой серьёзную проблему: поручик просто не представлял, как в этом случае отделаться малой кровью.
— Аэлита Львовна, может быть, вы лучше посетите экспертов и заберёте у них портрет с отчётом?
— Это мы и так можем сделать, морг всё равно по дороге, — отмахнулась Брамс, после чего терпеливо, спокойно продолжила: — Натан Ильич, я всё понимаю, если пожелаете там задержаться, я прекрасно доберусь до дома сама.
В двадцать третьей комнате повисла звенящая тишина. Брамс выжидающе смотрела на поручика, Адам с Элеонорой с большим интересом и буквально замиранием сердца ждали, как тот станет выкручиваться.
Титов пару мгновений молча буравил Аэлиту взглядом. Никакого воздействия тот, впрочем, не возымел; наверное, потому, что вины за собой вещевичка не ощущала, издеваться и дерзить не стремилась, а говорила ровно то, что думала, не находя в этом ничего предосудительного.
«Вот и что с ней прикажете делать? — устало подумал Натан. — Бить нельзя, женщина. Ругать бесполезно, всё равно не поймёт. Воспитывать тем более поздно, взрослая уже девица. Объяснять… будет выглядеть ещё глупее, чем уже есть».
— Интересно, какими своими словами или поступками я умудрился подтолкнуть вас к подобному предположению? — задумчиво пробормотал он, не столько в ответ на её слова, сколько для заполнения паузы в разговоре. Пока вещевичка еще что-нибудь не ляпнула. — Чёрт с вами, Брамс, нянька я вам, что ли? Жаждете ярких впечатлений — воля ваша, только не говорите потом, что я вас не предупреждал, — буркнул поручик и, махнув рукой, вышел, даже фуражку забыл.
Аэлита беспомощно глянула на Элеонору, не понимая, чем вызвано поведение поручика и перемена его настроения — столь резкая, что даже она заметила. Вот только что был весел, шутил, а тут вдруг нахмурился, даже как будто потемнел весь.
— Иди, иди, деточка, сейчас передумать будет ещё хуже. — Михельсон помахала обеими руками, словно выметала вещевичку из комнаты. — И фуражку его не забудь, а то просквозит и весь жизненный опыт по дороге выдует.
Осторожно подхватив головной убор, словно тот был стеклянный и исключительно хрупкий, Аэлита бросилась догонять поручика. И уже, конечно, не слышала, как за хлопнувшей позади дверью Элеонора со значением проговорила, грозя Адаму мундштуком:
— Помяни моё слово, мальчик, осенью у нас будет свадьба.
— Эм… Элеонора Карловна, да я как-то не готов, — пробормотал Чогошвили. — Вы, конечно, эффектная женщина…
— Тьфу на тебя, сопляк! — беззлобно фыркнула Михельсон и кивнула на запертую дверь. — Вон голуби полетели. Пари бы сделала, да больно повод неподходящий. А что ты разулыбался? Иди срам свой из ящика выгребай да на боевой пост двигай, а то таракан застукает за непотребством — проблем не оберёшься. Хоть бы уж прибили кого где-нибудь подальше, чтобы он опять вымелся на другой край губернии…
Аэлита нагнала мрачного поручика в конце коридора, двинулась рядом, приноравливаясь к широкому шагу мужчины, искоса заглядывая в лицо.
— Натан Ильич, я что-то не то сказала, да? — предположила она. — Вы простите, если что. Если вас женщины не интересуют, то я…
— Брамс! — оборвал её мужчина, резко остановившись, и круто развернулся к девушке. Подумалось, что скоро это слово станет у него новым излюбленным ругательством. — Довольно. Леший побери, лучше не извиняйтесь, у вас это неважно выходит. Во-первых, на Владимирскую мы с вами едем сейчас по долгу службы, и совмещать оную с сомнительными развлечениями я привычки не имею. Вы, надеюсь, тоже. Ясно?
Аэлита мелко закивала, снизу вверх глядя на мужчину, хотя для себя решила, что Натан просто стесняется. К счастью для обоих, этот вывод Брамс оглашать не стала.
— Ну и во-вторых, меня интересуют женщины. Но обсуждать этот вопрос с до безобразия наивной незамужней девицей я считаю неуместным и впредь попрошу вас на службе воздержаться от вопросов, касающихся личной жизни моей или других служащих. Это неприлично и даже оскорбительно. Если вы не можете этого понять — просто запомните как таблицу умножения. Ясно?
Аэлита снова кивнула, но медленно, хмуро. Яркие зелёные глаза наполнились… не слезами, нет, но обидой и непониманием.
«Переборщил», — признал Титов, досадуя на себя за эту отповедь. Сорвался, он понимал это; Брамс умудрилась вывести поручика из себя. Не настолько, чтобы он всерьёз разозлился, но в изрядной степени. Тем обидней было сознавать, что Аэлита не особенно виновата, просто по своему прямодушию умудрилась растревожить свежую еще рану: личная жизнь с минувшей осени была для Натана всё еще болезненным вопросом.
Обычное дело — невеста оказалась неверна, благо вскрылось всё до свадьбы. И хоть Титов вытравил эту сердечную привязанность из души и жизни, но вспоминать о переломном моменте в судьбе было всё же неприятно.
Вот только это совсем не повод обижать маленьких.
— Аэлита Львовна, — проговорил он заметно мягче. — Простите за эту резкость, но некоторым людям неприятно, когда обсуждают столь личные вопросы их жизни без их на то разрешения. Примерно так, как вам неприятно, когда в ваших талантах вещевички сомневаются лишь на основании того, что вы женщина.
— Но ведь это другое, — неуверенно нахмурилась она.
— Другое, — согласился мужчина. — Но ощущения, полагаю, очень похожие. Договорились?
Брамс вновь кивнула, на этот раз задумчиво и почти уверенно, а потом заметила:
— Знаете, вы когда сердитесь, очень на Алтына похожи.
— На кого? — мужчина удивлённо вскинул брови.