Ох, что будет…
— Никто не доволен, государь.
— А ты не золотой рубль, чтобы всем нравиться, князь, — государь уважил старость его родителей и не стал курить. — Смирись.
— Я смирился, государь. Мы все смирились.
— Подтверждаю слова сына, государь, — слабый голос отца, тем не менее, обладал душевной силой, о которой молодому князю пока приходится лишь мечтать. — Вы уже догадались, о чём я хочу сказать… Мы слабы. Вы дали нам защиту и покровительство, но вы никогда не дадите нам усилиться в той мере, чтобы стать опасными для вашей страны и ваших потомков.
— Не дам, — кивнул государь. — И потомству завещаю.
— Благодарю за откровенность, ваше величество, — старик, тонко усмехнувшись, слегка склонил седую остроухую голову — Можем ли мы узнать условие, при котором это ограничение будет снято?
— Спроси у сына, Пётр Фёдорович. Он уже знает ответ.
О, да. Молодой князь знал ответ. Он ему не нравился, но другого нет и не будет. Придётся с этим жить.
А дети… Оба князя, и старый, и молодой, крепко подозревали, что государь уже позаботился о должном воспитании детей альвийской знати. Тех, кто дожил до этого дня, и тех, кому только предстояло родиться. Поделать с этим уже ничего нельзя, придётся смириться.
Словно прочитав его мысли, Пётр Алексеевич отставил кофейную чашечку на столик, за которым они все сидели, словно семья. Государь, государыня, старые и молодые князья. Юные княжичи, увлечённые в своё общество дочерьми государя, весело и непринуждённо обучались карточной игре, непременной на подобных приёмах.
— У тебя хорошие сыновья, крестник, — сказал государь, не изменившись в лице. — Если ты хочешь, чтобы они исполнили клятву, данную вами от имени всех ваших потомков, они должны учиться. Учиться жизни среди нас, учиться воевать по-нашему.
— Учиться быть людьми? — вкрадчивым голосом спросила молодая княгиня.
— Нет, княгиня, — возразил государь. — Жить среди нас, быть как мы, оставаясь собой. Это тоже искусство.
Альвийка скромно опустила медовые глазки долу. Что ж, ей ещё только предстояло понять человеческую мудрость. А ещё — получить выговор от супруга. Кто бы ни был государь, с ним не спорят.
Дети.
Они отнимут детей.
Пусть дело будет обставлено необходимостью обучения, и детям никто не воспретит общаться с родителями, но их будут воспитывать как людей.
Это ещё можно понять. Но как изволите понимать слова императора?
Государь далеко не глуп, и не мог сказать нелепость. Но как? Как — ответь, бог человеческий! — можно жить среди людей, учиться быть людьми, и при этом остаться самими собой, альвами? Как это вообще возможно?
В их родном мире слабый становился частью мира сильного, должен был безропотно принять новые правила и повиноваться им. Даже если вся прежняя жизнь была построена совершенно иначе. Слабый терял имя. Здесь слабыми сделались альвы, попали в зависимость от людей. С этим ещё можно было, сцепив зубы, смириться. В конце концов, люди этого мира кое в чём превзошли альвов. Будь у него, у князя Таннарил, хотя бы пять артиллерийских полков, да десяток здешних вооружённых кораблей, ещё неизвестно, чем закончилась бы та злосчастная война. Подчиниться сильному — не позор. Принять образ жизни сильного — тоже не позор. Но остаться при этом самими собой?
В его мире эти вещи взаимоисключали друг друга.
Отец всегда говорил: если чего-то не понимаешь, спроси у мудрого. Наверняка Пётр Алексеевич, если правильно задать вопрос, изволит разъяснить непонятливому вассалу…
— Государь, ваше величество, — негромко, со всем почтением произнёс князь. — Должно быть, я недостаточно сообразителен, чтобы уразуметь смысл изречённого вами. Быть как вы, но остаться собой? Это… невозможно.
— Невозможно, говоришь? — государь недовольно встопорщил усы. — А ты попробуй, князь. Может, и получится.
Продолжать расспросы князю альвов почему-то не захотелось. И отец посмотрел неодобрительно. Во взгляде старика явственно читалось: «Мальчишка». Так и есть, мальчишка, по прежним-то меркам. Альвы взрослели телом раньше людей, ибо постоянные войны забирали жизни мужчин, и погибшим требовалась замена. Но дух мужал десятками, если не сотнями лет. Мало кто из его народа мог явить миру истинную мудрость ранее прожитого тысячелетия.
Государыня, уловив невысказанное смятение гостя, как радушная хозяйка любезно предложила ему чашечку кофе. За последнее время князь успел не только распробовать этот напиток, но даже пристраститься к нему, и с благодарностью принял это предложение.
Но найдёт ли он ответ на взволновавший его вопрос?
А может, и этот ответ ему уже известен? Кто их поймёт, этих людей.
Лес. Мокрый и холодный, негостеприимный.