Процесс отлажен до мельчайших деталей.
Сперва открываются массивные городские ворота, и оттуда, гремя бронёй и давя колёсами всё, что не успело убежать, выкатывается колонна белых бронетранспортёров с надписью «Полиция». Они мчатся по тому, что в трущобах называется улицами и в некоторых случаях создают их сами при помощи головных машин с бульдозерными ковшами.
С воздуха колонну поддерживают вертолёты. Их сканеры обнаруживают и определяют каждый кусок металла крупнее чайной ложки, а снайперы готовы отреагировать мгновенно и отстрелить голову тому, кто поднимет её подозрительно высоко.
Достаточно углубившись в человейник, состоящий из мусорных лачуг, колонна замедляется, броневики становятся в круг, попутно смяв несколько десятков чьих-то домов (и хозяевам очень повезёт, если они успеют выскочить) и ощетиниваются стволами, а из машины с надписью «TV» выскакивают люди с камерами, мгновенно разворачивают аппаратуру и дают сигнал о готовности.
Лишь после этого люк самого мощного и защищённого броневика приподнимается и оттуда осторожно высовывает голову главное действующее лицо этого представления.
Лицо улыбается, его снимают со всех ракурсов.
Это может быть кто угодно. Обычно — белый парень с безупречным прошлым, белоснежной улыбкой и консервативной причёской. Он идеален во всём, кроме слегка мешковатого костюма — для того, чтобы избиратели не посчитали, что он слишком строг и далёк от них, но и в то же время не сочли его неряхой.
Ещё это может быть женщина. В возрасте и не слишком привлекательная, чтобы другие женщины, не дай бог, не увидели в ней конкурентку, а мужчины не упрекнули в глупости, потому что, как показывают опросы, очень большая часть электората уверена, что все красивые женщины — полные дуры. Сексуальности место не на предвыборных дебатах, а в рекламе пива.
Также из люка может показаться железная башка апгрейдера — представителя набирающего популярность движения психов, которые добровольно меняют и так неплохо функционирующие части тела на кибернетические в надежде, что это сделает их лучшей версией самих себя.
В редких случаях это может быть азиат.
Исчезающе мала вероятность увидеть араба или индуса.
Но как же негры? А негры вот они — выбегают из уцелевших лачуг, но бегут не от броневиков, как следовало бы ожидать, а наоборот, к ним. Аборигены уже давно уяснили правила и знают, чего ждать от больших белых машин. Культ карго пустил корни в душах туземцев, которые в первые же годы после основания Корпа поняли, что к чему, и облепили выкупленную корпорациями землю множеством мелких поселений — тех, что со временем и превратились в огромную язву на бескрайних жёлто-бурых просторах Африки.
Никто доподлинно не знал, чем живут люди в трущобах, но посещать их во время предвыборной кампании стало признаком хорошего тона. Своего рода ритуал, множество из которых надо провести, чтобы показать населению города, что ты свой. Взять на руки ребёнка, пожать грязную руку шахтёра, посетить больницу и с умным видом посмотреть на рентгеновский снимок — люди должны увидеть, что ты их уважаешь и принимаешь правила игры. Это как знакомство с полоумной прабабушкой невесты, которая ужасно слышит, никого не узнаёт и уверена, что ей сейчас на пятьдесят лет меньше, чем есть на самом деле: если не поцеловать ей руку, то остальная семья тебя не примет.
Так вот.
Парень появляется, его снимают на множество камер.
Он произносит короткую, но бессмысленную речь. Её не понимают: большинство трущобных жителей говорят на языках, которые никто даже не удосужился изучить. Затем кандидат опускает руку в люк — и в толпу негров летит что-то. Обычно это консервы. Но не дешёвые и не просроченные, боже упаси. Если кто-то из штаба конкурентов узнает, что очередной претендент на пост мэра экономит на бедных, получится большой скандал.
Банки с консервами летят одна за другой, кандидат улыбается, полицейские под прикрытием своих сослуживцев выносят коробки, отгоняя прикладами и выстрелами в воздух особо нетерпеливых негров. Толпа напирает, потные разъярённые полицейские орут, кандидат продолжает швыряться банками, жалея, что нельзя скинуть их с вертолёта или прямо с городской стены. Наконец, все коробки выносят — и толпа бросается расхватывать халяву. Начинается драка и давка. Это полный кошмар, но какой-нибудь везучий абориген обязательно улыбнётся, и телевизионщики заснимут этот момент. Даже если он улыбался всего секунду, даже если потом счастливчику разобьют голову — дело сделано.
Кандидат прячется, броневики заводят двигатели, колонна удаляется обратно в город.
Так всё проходило уже много раз, но сегодня пойдёт наперекосяк, поскольку в отлаженный механизм попадёт ма-аленькая такая песчинка. Маки ван дер Янг. Бывший военный, убийца-неудачник, старик и очень похоже, что самоубийца.
Я лежал на крыше корявого трёхэтажного дома несколько часов кряду — шесть, если быть точным. Это было легче, чем кажется, поскольку, будь ты хоть трижды напичкан всяким военным железом и взбодрён боевой химией, девяносто лет — это девяносто лет. В таком возрасте люди, как правило, становятся профессионалами лежания. Настоящими гуру. Они ставят рекорд за рекордом: сначала прекращая вставать для того, чтобы сделать какие-то дела, затем — для того, чтобы поесть, и в конце достигают просветления, переставая даже ходить в туалет.
Я тоже не вставал для последнего, но, к счастью, по иным причинам. Помню, как удивились представители Блю Ай Фармасьютикалс, проводившие анкетирование среди скаутов. Они почему-то считали, что мы в первую очередь попросим у них разработать железки для увеличения силы и выносливости, но все бойцы как один попросили регулируемый клапан для мочевого пузыря. Гнуть железо голыми руками скаутам не приходилось ни тогда, ни сейчас, а вот в луже рано или поздно оказывались все.
Даже на раскалённой крыше можно устроиться с комфортом: я притащил сюда множество вещей, которые изрядно облегчили мне жизнь. Во-первых, матрас. Да, он немножко старый, вшивый и вонючий, а пружины впиваются в тело, но лежать на нём куда удобнее, чем на камне, разогретом за день до состояния сковороды.
Во-вторых, старую и потёртую, но от этого не менее функциональную плащ-палатку скаутов. От времени и частого использования она приобрела универсальный для здешнего ландшафта бурый цвет, но главное достоинство, за которое я её ценил, любил и бережно ремонтировал все долгие годы после увольнения, — она маскировала во множестве спектров. Это не позволит ребятам в вертолётах сразу же обнаружить меня и пригвоздить к крыше парой-тройкой длинных очередей.
Ну и в-третьих, купленный сто лет назад в дешёвой забегаловке грязный стаканчик из-под Ньянга-колы с крышкой и трубочкой. Наличие свежей воды и отсутствие необходимости шевелиться в моей ситуации сложно переоценить.
Единственное, что напрягало — это ядрёная вонища: крыша была завалена мешками с мусором и мусором, на который мешков не нашлось. На жаре всё это добро очень бодро и духовито разлагалось, служа кормом для полчищ жирных чёрных мух. Ещё одно большое спасибо плащ-палатке: если б не она, эти твари, переносящие чёрт знает какие болезни, ползали бы прямо по мне.
Ну и помимо мусора разлагались и начинали пахнуть бывшие жители дома, на крыше которого я разместился. Все эти социальные дома, что начали строить лет сорок назад в порыве братских чувств к аборигенам, но так и не довели до ума, теперь делились на две категории: крепости и притоны. В крепость дом превращался, когда на него падал взгляд какой-нибудь крупной банды, нуждавшейся в собственном опорном пункте. В этом случае окна закладывались мешками с песком и закрывались листами ржавого железа, а сами халупы ощетинивались заточенной арматурой, колючей проволокой и оружейными стволами.
Во всех остальных случаях получался притон, третьих вариантов история не знала.
Мне повезло и удобная позиция нашлась как раз на крыше притона. Это облегчило решение проблемы с хозяевами: хватило нескольких дымовых шашек и пары пуль, которые я выпустил в затылок местному барыге — жирному и лоснящемуся, что очень контрастировало с внешностью его отощавших от дури и голода клиентов.
Правда, спустя какое-то время дом попытались отбить чёрные оборванцы с древними ржавыми калашниковыми, но предусмотрительно оставленные растяжки остудили горячие головы. В итоге уцелевшие аборигены потоптались у здания, покричали, расстреляли боезапас в воздух, заскучали и ушли восвояси.
Немного саднила макушка. Оно и неудивительно: в ней почти два часа ковырялся скальпелем, отвёрткой и паяльником медик, чинивший баллистический калькулятор. С проклятой железкой всё оказалось куда хуже, чем я предполагал: вышли из строя целых две платы из трёх. Проще было бы купить и поставить новый имплантат, но время поджимало, а подходящей модели как назло нигде не нашлось. Армейские и полицейские имплантаты, к сожалению, нельзя было купить с доставкой на дом.