Я развернулся и молча вышел. А хули было говорить? Извиниться за то, что убил четырёх человек просто потому, что мне что-то там показалось? Может, сирот новоиспечённых найти и перед ними тоже извиниться? «Простите, пиздюки, за то, что я ваших папанек порешил с особой жестокостью, — мне просто чё-то показалось…»
Я стоял и, погрузившись в свои размышления, слушал, как где-то неподалёку вопит мужик с кусками чужого черепа в лице…
Идиоты, блять! Нахуя было впятером идти к незнакомому человеку, словно банда безумных людоедов? Разумеется, я перенервничал, решил подстраховаться и убил их всех. А как иначе-то? Мы живём в опасном мире. Ну его на хуй, короче! Так и ёбнуться недолго… Не буду я сожалеть ни об этих идиотах, ни о детях их сиротах — мы не в сказке живём, у нас тут ёбаный постапокалипсис, а детям тут вообще делать нехуй. В следующий раз головой думать бу… Погоди-ка! Какое, нахуй, «посмотреть»?! Там было четыре мужика с суровыми ебальниками! Я что, первый день родился? Этих пидоров я валить стал, потому что знаю, с какой рожей идут людей убивать! И у этих мразей были именно такие рожи… Вот же ж пидор — на жалость меня развёл!
Я резко развернулся и ударом ноги выбил дверь. Уёбок сидел на полу и что-то шептал своим пиздюкам.
— Ты кого тут, сука, наебать удумал?! — Не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, я вынул пистолет и закатал две пули прямо в его удивлённое ебло. Последний каннибал повалился назад, воткнувшись головой в пол, словно начинающий борец, решивший «встать на мостик».
В ушах звенело от выстрела, дыхание спёрло от пороховых газов — вот поэтому я никогда, блять, не любил стрелять в тесных помещениях. Оба пиздюка с удивлением смотрели на меня, и страха в их глазах я не заметил.
— Ваш батя был тем ещё хитрожопым гондоном, — заметил я. — Будете вести себя, как он, — я вернусь и прострелю вам обоим ебальники. Договорились?
Один из пиздюков коротко кивнул, второй молча смотрел на меня. Я посмотрел на того, что посговорчивее:
— Братана твоего контузило, по ходу, — объяснишь ему потом, что я от вас хотел?
Он снова кивнул. Смышлёный малыш — уверен: когда подрастёт, найдёт меня и отрежет башку тупым ножом. Надо бы подстраховаться — ёбнуть его, да не за что пока.
Я вышел из сарая. Все по-прежнему ныкались. Тишину продолжали рвать вопли того самого мужика. Пиздец нытик! Я двинулся через станцию. Дойдя до самого конца, спрыгнул на пути и скрылся во мраке тоннеля.
— Бля-я-я-я-ядь! Забыл ёбаный обрез...
Глава вторая. Плоть от плоти
Глава вторая. Плоть от плоти
Что за блядство? Хорошо, хоть вспомнил про обрез сейчас, а не когда дошёл до другой станции! Охуенный ствол — я его в карты выиграл. Нахуя я вообще его сбросил? Эти дебилы так туго соображали, что я мог не только в кобуру его успеть спрятать, но и почистить перед этим, и воском рукоять натереть. Ох, надеюсь, его ещё не спиздили! Переживаю, как за родного…
Я вышел из темного тоннеля обратно на станцию и залез на платформу. Крики мудака с осколками черепа в роже звучали приглушённо и всё больше походили на скулёж. Я пошёл в направлении голоса ебучего нытика.
Со стороны эта сцена наверняка смотрится охуенно: мрачная, грязная станция, тускло освещённая масляными лампами; платформа, заставленная грубо сколоченными сараями, окружёнными со всех сторон разным хламом; раздирающие тишину вопли, эхом отражающиеся от стен и потолка, и невъебенный бородатый сталкер, весь измазанный кровью, одиноко шагающий по платформе… Сука, ну почему я не поэт? Хотя, если бы я, ко всем своим прочим достоинствам, был ещё и поэтом, то стал бы конкурировать в совершенстве с самим Господом Богом, а его бы это явно раздосадовало…
А вот и наш нытик — лежит на полу, уткнувшись лицом в пол, и воет, как скучающий по хозяину пёс. Дойдя до него, я присел на одно колено, достал нож и с силой воткнул ему в затылок. Уёбок затих, как магнитола, отключённая от сети.
Наконец-то заткнулся! Он, наверное, и сам рад, что его убили. Мне даже показалось, что он прошептал: «Спасибо, что подарил мне покой, друг». Пизжу, конечно, ничего такого мне не казалось — этот уёбок лишь засучил ногами, словно решил уехать от меня на воображаемом велосипеде, и через мгновение обоссался. Я определил это по пятну, быстро растущему на штанине его уёбищных самодельных брюк из грязной серой мешковины. Сука, как такие штаны вообще носить можно?! За одно только это тебя стоило убить! Я вырвал нож из затылка (не из своего, разумеется), вытер об «охуенные» штаны мертвяка, убрал в ножны и внимательно осмотрелся вокруг…
Опа! Вот он! Лежит всего в каком-то метре от меня! Какой же ты красивый! Шикарный, блять, обрез! Я бросился к нему с глазами, полными слёз счастья, и моя душа трепетала: неужели мы, преодолев столько невзгод, снова вместе? Я обнял его что есть сил, и мы закружились в приветственном танце, словно два белоснежных лебедя...
Нет, это уже хуйня какая-то… Обрез реально отличный, но про слёзы счастья и прочее — это всё пиздёж, не было такого. А было вот как: я просто проехал на одном колене до своего первоклассного обреза, схватил, потрепал за деревянный бочок и запихнул обратно в набедренную кобуру.
— Больше не убегай от меня, ублюдок ты двухствольный! — ласково прошептал я и похлопал ладонью по кобуре.
Ну всё, тут мы закончили — пора сваливать! Итоги миссии: пять убитых каннибалов. Добыча: один сраный пульт. Пнув напоследок тело мёртвой тётки, я, громко насвистывая мотив любимой песенки, отправился обратно в тоннель. Войдя в него, включил полудохлый фонарик, висящий на моей разгрузке… Сука, ни хуя не светит! Ебучий день! От души врезал по нему кулаком. Заработал, пидор!
Так, о чём это я? Ах да. Ебучий день! День этот и вправду оказался максимально ебучим. Последние две недели я провёл на поверхности, и мне охуенно везло: хабара немеряно, никаких стычек, грязных ветров почти нет, чёрных смерчей тоже. В итоге я забил свой УАЗик так, что впору баранку с капота крутить — в салон хуй влезешь, — и, довольный, как слон после помывки, поехал обратно, на родную «Кондратьевскую», чтобы там распродать барахло и пожить на всю катушку пару месяцев. Еду, значит, себе, жую вяленую курятину, песни под нос мурчу, по сторонам глазею, солнце светит — заебись! И тут вижу: в паре метров от дороги дохлый сталкер лежит, в охуенной снаряге… Ну и что, вы думаете, сделал я, будучи затаренным по самую шею? Ну конечно же, блять, решил снять ценный обвес с этого ебучего сталкера, чтоб его труп олени трахнули!
Короче, заглушил мотор, вылез из УАЗика и, словно счастливая семилетняя девочка, увидевшая красивую бабочку, поскакал к дохлому сталкеру, предвкушая, какие ценности с него сейчас сниму. Под ноги при этом я, разумеется, не смотрел — я же долбоёб. В итоге провалился в блядскую щель, проскользил метров двадцать вниз и ёбнулся на рельсы, ну а дальше вы знаете. Выбраться обратно через эту щель было нереально — если бы я даже смог раздобыть стремянку, у меня один хуй не было необходимой снаряги, чтобы подняться на поверхность через разлом. При этом сама станция заблокирована, то есть подъёмы завалены к ебеням. Вот так вот я и остался в положении «висит груша — нельзя скушать»: УАЗик всего в нескольких десятках метров, но добраться до него можно только сделав крюк в несколько километров.
Вот поэтому я и говорю: день этот максимально ебучий… Ну да ладно, хватит на жизнь жаловаться — я же не нытик какой! Надо придумать, как УАЗик вернуть, пока его другие сталкеры не распотрошили.
Конечно, я могу подняться на поверхность с «Советской» и доковылять до УАЗика пешком — именно так поступил бы любой уёбок. Но я-то не уёбок, и прекрасно понимаю, что это очень хуёвый план: во-первых, у меня нет защиты — она осталась в тачке, — а без защиты при первом же грязном ветре я сдохну, с гарантией. Во-вторых, у меня мало боеприпасов, совсем нет хавчика и даже воды. Да, я мог бы прикупить новую снарягу, патроны и провизию на «Советской» или дойти до «Первомайской» и затариться там (у них-то ассортимент побогаче и товар посерьёзнее), но, бля, бабок у меня нет от слова «совсем», а у этих пидоров с «Достоевской» не нашлось ничего ценного, если не брать в расчёт пульт. В общем, платить за снарягу нечем, да и вообще идти пешком от «Советской» слишком далеко и слишком опасно, даже при достойной экипировке, так что остаётся один-единственный вменяемый вариант: вернуться домой, на «Кондратьевскую». Там снаряжусь как следует и попрошу кого-нибудь из пацанов подбросить к «Достоевской». Это уже похоже на план, только вот в любом случае по пути придётся найти немного бабок, хотя бы на жратву, чтобы до «Кондратьевской» хватило, иначе придётся крыс ловить. Крысы, конечно, заебись вкусные, но, пока их жрёшь, всю рожу расцарапают!
Мысленно утвердив план дальнейших действий в окончательной редакции, я бодро зашагал по шпалам, но, поскольку фонарь выхватывал из темноты лишь полметра пространства передо мной, я быстро отказался от бодрой походки в пользу медленной и осторожной, чтобы не споткнуться о какую-нибудь хуету и не сломать ебальник о рельсы.
Да уж, тот ещё денёчек! С другой стороны, то, что я сейчас пустой, — это даже хорошо, потому как следующие две станции очень неприятные: «Василеостровская» и «Пушкинская». Среди людей их кличут «Пиратской» и «Гадской». И не зря. Живут там крайне мутные люди. Да какие, на хуй, люди — уёбки там обитают, притом конченые! Именно они, кстати, эмигрантов с «Достоевской» и отстреливают при любой возможности, а другие станции им за эту помощь всякие ништяки засылают. Короче, хорошо, что я пустой: взять у меня нечего — так что, глядишь, пропустят, не сильно выёбываясь, если не примут за мигрирующего представителя «буржуазии» и не решат вальнуть.
Я шёл уже минут сорок и порядком подустал, а впереди по-прежнему была лишь чернота тоннеля. Но только я решил возмутиться по этому поводу, как луч фонаря выхватил стену прямо перед моим лицом: дорогу мне преградил завал. Заебись!