Да и не строили тут никаких особняков — экипаж бывал у Голубца по два раза в неделю, а за столь малый срок такую громадину можно возвести только с помощью магии.
— Обалдеть, — Мамаев снял фуражку и утер лоб.
— Не то слово… — Бабаев поправил кобуру. — Ладно, пошли деда навестим, а после проверим, что за Лукоморье тут нарисовалось.
— Это самое… — нерешительно произнес напарник. — Давай лучше подкрепление вызовем.
— Эх ты… — сержант смерил спутника осуждающим взглядом. — В консерваторию тебе надо, а не в органы. Сиди, сторожи машину.
— Е-есть… — малой просиял, узнав, что не придется выходить наружу.
Сержанта же дворцы не пугали, пусть и появившиеся неизвестно откуда и хрен пойми как. Подсвечивая тропинку фонариком, Бабаев добрался до покосившейся калитки и постучал.
— Захар, открывай! Полиция!
В ответ — тишина, хотя обычно сумасшедший старик караулил у забора и начинал жаловаться на воображаемых соседей, когда «бобик» еще парковался. Вымахавшие в полный рост лопухи качались, несмотря на стихший ветер, точно в зарослях кто-то переминался с ноги на ногу. Собаки — вечные обитатели окраин — не издавали ни звука. Несмотря на относительно ранний час — четверть первого — в ближайшей пятиэтажке не горело ни лампочки, а воздух буквально дрожал от притаившейся беды.
Но сержант — не робкого десятка. Надо — с бандитами схлестнется, а надо — и с потусторонщиной. Отворив калитку (перед вызовом Голубец предусмотрительно отпирал все замки), полицейский прошелся по расколотым бетонным плиткам и прислушался. Из-за двери донеслось чуть слышное хрипение — не иначе деда хватил приступ! И хоть несносный старикан порядком надоел, смерти ему Бабаев не желал, и без промедлений ворвался в дом.
— Света, срочно скорую.
— Ч… пшш… ось? В… пшш-пшш… ядке?
Сержант ругнулся и выключил нагрудную рацию, чтобы не шумела. Фонарь перед собой, пистолет поверх предплечья — все, как учили. Может, деду просто плохо, а может воры забрались — если из ниоткуда появляются дворцы, то и шантрапе удивляться не стоит. Бледное пятно скользнуло по ополовиненной банке шпрот и початому пузырю самогона — хозяин ужинал, когда все началось.
Накрытый занавеской телевизор (через кинескоп посылают зомбирующие лучи), свежая газета в продавленном засаленном кресле. Отдернув стволом ширму, сержант заглянул в спальню — Голубец в трусах и майке-алкашке лежал на кровати и страстно целовал прижимаемую к груди подушку.
— Ох, какая красавица, — в бреду приговаривал старик. — Вся деревня бегает, а выбрала меня. М-м-м, твои губки слаще сельди, а глаза ясней первака. Не стесняйся, милочка, я весь твой…
— Дед! — полицейский поморщился и ткнул Захара фонарем в плечо. — Очнись!
Голубец лишь перевернулся на другой бок и продолжил лобызаться с утроенной страстью. Походу все, приехали — крыша протекла окончательно. Здесь полномочия все — пусть санитары разбираются. Но прежде чем покинуть избу, Бабаев замер и прислушался. Служба научила его быть внимательным к любым мелочам, и хоть ничего подозрительного сержант не видел, но шею покусывал неприятный холодок, словно нечто таилось в углу и неотрывно пялилось в затылок.
Страх подстегнул рефлексы — полицейский резко развернулся, и увидел напротив… девушку в черном кимоно! Да не обычную, а с прижатыми к макушке большущими лисьими ушами и рыжим хвостом с белым кончиком. Желтые глаза полыхнули ненавистью, хвост взметнулся и ударил сержанта по лицу. Послышалось шипение и дробный топот — тварь кинулась на ослепленного сотрудника, и тому не оставалось ничего иного, кроме как действовать по инструкции.
«Макаров» сухо кашлянул, пуля пробила грудную клетку и свалила чудище наповал. Откуда бы оно ни пришло, чем бы ни являлось, верный пистолет выручил и в этот раз. Несмотря на приступ животного ужаса, сержант нашел в себе силы внимательно смотреть лежащую на животе тварь. Ну и видок… он что, застрелил косплеершу? Или старик на сэкономленные с крохотной пенсии деньги решил побаловать себя экзотической проституткой? Да нет, все эти штуки точно не на клей посажены… дьявольщина…
— Стоять, полиция!! — несмотря на знатного петуха, Бабаев узнал голос напарника.
Мамаев, стоит отдать салаге должное, не сбежал, сверкая пятками, а примчался на выручку, хотя в таком состоянии скорее навредил бы себе, чем преступнику. Глаза на выкате, весь трясется, рукоятка выскальзывает из потных ладошек… Понаберут, блин, по блату.
— Ствол в пол! — рявкнул сержант, пока сам не поймал маслину.
— Что случилось? — пропищал рядовой. — На тебя напали?
— Вроде того, — Бабаев сплюнул. — Иди, погляди.
Но не успел юнец и шагу ступить, как из спальни выскочил Захар, держа перед собой костыль, как ружье.
— Вы пошто мою милочку угробили?!! — заорал безумец не своим голосом. — Да я вас, да я… засужу! Жаловаться буду — до Москвы дойду, до самого министра! Когда просишь от чертей избавиться вместе с колдунами треклятыми, так фигушки — у виска крутите! А как красотка в гости заглянула — так и пришили на месте! Ух, беспредельщики!
— Дед, угомонись.
— Ты мне рот не закрывай! Не дорос еще, щегол! А ну пошли отсюда, душегубы! Вон из моего дома, садисты!
Спорить в такой ситуации — себе дороже. Сержант вышел на крыльцо и закурил, слыша, как Голубец стонет и причитает над трупом. Настроение — хуже некуда, но нутро подсказывало — это только начало. Отправная точка чего-то поистине зловещего, способного повлиять не только на Усть-Ярогорск, но и на весь мир. Знал бы тогда, насколько прав — сел бы в «бобик» и уехал так далеко, как только сумел бы.
— Живая! — донесся из дома старческий вопль. — Живая, милочка! «Скорую»! Вызовите «скорую», ироды!