— Приготовится к движению, — негромко передавали командиры. Бойцы вставали, оправляли гимнастерки, проверяли оружие, поднимали носилки с ранеными. Тут и там раздавались позвякивания и стоны.
— Тихо, не шуметь, выдвигаемся.
— Товарищ капитан, ложитесь на носилки, — попросил Карпов.
— Нет, сержант. Я в норме, только голова немного кружится. Ты лучше положи того бойца с простреленным плечом, у него лицо бледное, вот-вот свалится. Боец, как тебя?
— Красноармеец Кульков, товарищ капитан.
— Ложись на носилки, это приказ.
— Хорошо, товарищ капитан.
Со стороны дороги, куда убежали энкавэдэшник и пограничник, вдруг началась стрельба, хлестко били «Мосинки», трещали немецкие МП, где-то строчил «Максим», ему вторили несколько МГ, хлопали немецкие карабины, но все меньше и меньше. Вот несколько раз отметился ППД. Ну понятное дело, в окружении патронов не найдешь, вот и приходится экономить и пользоваться трофейным оружием. Забухали ручные гранаты… У этого козла Шведа оказался великолепный слух. По крайней мере, мне прекрасно удавалось по звуку различать любой вид оружия.
— Вперед, вперед, не задерживаемся! — разноголосо закричали командиры, и вся масса войск пришла в движение.
Интересно, их тут сколько? Я стал вертеть головой. На глазок прикинул — только на виду никак не меньше двух сотен.
Карпов со своим напарником понесли носилки с Кульковым, а я пристроился за ними, крутя головой почти на триста шестьдесят градусов. Мне стало интересно ВСЕ! Когда еще такое увидишь? Тело Шведа слушалось все лучше и лучше. Пограничник с ППД шел недалеко, не теряя меня из виду.
«Любопытно, а других так же охраняют? И вообще, где они?» — Ответов на эти вопросы пока не было.
Вот показался просвет среди деревьев, выстрелы уже минуту как прекратились. Мы вышли на дорогу.
— Быстрее, быстрее! — махал рукой с ТТ какой-то майор со стрелковыми эмблемами. Я огляделся, лежащий на боку немецкий грузовик, похожий на полуторку, разбитые и горящие машины, несколько бойцов толкали в лес мотоцикл. Везде вповалку тела в немецкой и советской форме. Вот лежит сержант-грузин, сдавив руками горло немецкого унтер-офицера, и в боку сержанта кинжал, зажатый в руке унтера. Тут и там ходили бойцы, склоняясь то над немцем, то над нашим.
«Документы собирают и оружие, — подумал я, — раненых, похоже, уже унесли».
Заметив, что отстаю от Карпова, ускорил шаг. И тут в стороне увидел убитого немецкого офицера с перерубленным пулеметной очередью почти пополам телом. Повернувшись, поспешил к нему. Пистолет на ремне — вот что мне было нужно. Вблизи в нос ударил тяжелый запах крови и разорванных внутренностей. Нисколько не смущаясь, я наклонился и расстегнул ремень с орлом на пряжке. Правда, эту тевтонскую курицу не было видно из-за крови, но я знал, что она там есть. Перевернув тело, освободил ремень и, выпрямившись, наткнулся на взгляд погранца.
Этот взгляд говорил: «Даже не думай!»
Тряхнув головой, я достал парабеллум. С кобуры капала кровь, но пистолет был чистым. Сунув его в карман комбинезона, стал искать запасной магазин. В кармашке кобуры его не было. Пришлось обшаривать покойника. Магазины — целых два, причем оба снаряженные — обнаружились в карманах галифе.
— Товарищ капитан, — позвал погранец, — уходить надо, замыкающие уже идут.
— Да, идем. — И мы бросились догонять наших.
— Карпов, воды не одолжишь? Кровь с кобуры надо смыть. — Мне уже надоело ремень на вытянутых руках нести. К сожалению, водоемы на пути не попадались.
— Вот, товарищ капитан, возьмите мою, — протянул мне фляжку бледный Кульков, — почти полная.
— Спасибо, боец. — Я отошел в сторону. Закончив отмываться, протер сначала руки, потом кобуру носовым платком, найденным в кармане гимнастерки, и застегнул ремень на поясе. Вложив парабеллум в кобуру, поспешил догнать Карпова. Он для меня уже стал почти родным. Погранец шел за мной как привязанный. Да, правду говорят, что человек с оружием становится увереннее. Догнав мои носилки, я вернул пустую фляжку Кулькову:
— Спасибо, боец. Извини, вода закончилась.
— Ничего, товарищ капитан, — слабо улыбнулся тот.
Шагая вслед за бойцами, задумался: обыск покойника не вызвал у меня никаких эмоций, несмотря на кровь и остальное. Мне было безразлично. Я как будто смотрел сквозь призму восприятия Шведа. Я! Которого раз десять должно было вывернуть наизнанку!.. Странно это все! Может, наследие диверсанта? Он-то настоящий мясник…
Ладно, нечего заморачиваться, увидим, что будет дальше.
Километров через пять объявили привал. Бойцы опускали носилки и падали кто где стоял. Этот бросок вымотал и раненых, и тех, кто их нес. Я, отойдя в сторону, стянул сапоги и размотал портянки.
«У-у-у! О-о-о! Как хорошо!» — Легкий ветерок ласкает разгоряченные пальцы ног. Расстелив портянки, оставил их сохнуть. Некоторые бойцы последовали моему примеру. Привалившись спиной к пеньку, я прикрыл глаза и сделал вид, что подремываю. Черт его знает, что делать. Пусть пока все идет своим чередом, а дальше видно будет.
Тут из ниоткуда проявился тот старшина-пограничник, уже с МП на плече:
— Товарищ капитан, вас товарищ майор госбезопасности видеть хочет. Следуйте за мной.
Пришлось наматывать не до конца просохшие портянки (тоже странно, раньше их в глаза не видел, не то что правильно намотать. Хорошо иметь чужую память! По крайней мере в некоторых ее проявлениях). Минут через десять подошли к группе командиров. Я быстро пробежал по ним взглядом. Одиннадцать человек: полковник, подполковник, три майора, два капитана, старший политрук и три командира НКВД, полковник и два старших лейтенанта. Один из них, знакомый мне, бросив задумчивый взгляд на кобуру с пистолетом, покосился на погранца, следовавшего за мной как хвост. Козырнув, я доложил:
— Товарищ майор государственной безопасности, капитан Михайлов по вашему приказу явился!
— Это хорошо, что явился. У меня есть к вам несколько вопросов.
Мы отошли в сторону, и майор со шпалами полковника указал на ящик из-под семидесятишестимиллиметровых снарядов:
— Садитесь, капитан.
С трудом сдержав шутку, что лучше постою, я сел на ящик и вопросительно приподнял правую бровь. Вертя в руках командирское удостоверение, энкавэдэшник представился:
— Майор госбезопасности Савельев Игнат Всеволодович. Начальник особого отдела двадцать второго механизированного корпуса. За спиной у вас младший лейтенант Никаненков Александр Юрьевич из особого отдела двадцатой танковой. Ну а вы?
— Капитан Михайлов. Командир батальона девятнадцатой танковой дивизии.
— Как попали в плен? Где ваша часть?
Отвечал я, как меня — точнее, Шведа — учили. Было даже так — психолог, одетый в форму НКВД, кричал, бил, задавал каверзные вопросы, пытаясь поймать на несоответствии. Эти работали похоже, разве что не били. Я отвечал на вопросы, а сам обдумывал, как бы мне сдать тех двоих своих «коллег».
— Ладно, капитан, пока все. Но как выйдем из окружения, снова поговорим, — протянул мне наконец майор мое удостоверение.
Взяв его в руки, раскрыл. Так, углы потертые, а вот следа от ржавой скрепки нет. Лажа, плохо Абвер работает! Кстати, когда снимал сапоги на привале, забыл посмотреть, какие у меня гвозди. Если еще и они квадратные, можно смело вешать на грудь табличку «Я немец!».
«Ладно, потом посмотрю». — Рука автоматически сунула удостоверение в нагрудный карман.
— Можно идти?
— Да, можете идти. Вас ждет полковник Соколов.
Развернувшись и обойдя лейтенанта, я направился в сторону сборного штаба. Удалившись метров на двадцать, обернулся — лейтенант, наклонившись, что-то тихо говорил майору, не спускавшему с меня взгляда. Пожав плечами, я подошел к полковнику. Тот, сидя на корточках, расстелил карту на траве и что-то объяснял другому майору — с общевойсковыми эмблемами: