Любой правитель, даже самый задрипанный помещик, в распоряжении которого пара деревень и от силы полторы сотни душ крестьян, обязан заботиться о своих людях больше, чем о себе самом, ибо люди – основа его благосостояния. Что уж говорить о правителе восьмисоттысячного города и окрестностей, где проживает еще миллион? Поэтому Тира, или как там его зовут на самом деле, Казимир взял под свою опеку, не задумываясь. Тем более что по тому с одного взгляда было ясно: брось его – пропадет. Даже в этом светлом лесу, на утоптанной дорожке, совсем, может быть, близко от человеческого жилья. Равнодушие в черных глазах не таяло. Жуткая безмятежность – такого человека можно убивать, на куски живьем резать, а он пальцем не шевельнет.
Казимир не мог знать наверняка, но с большой долей вероятности предположил, что спутник его до сих пор не верит в свое спасение.
Адово пламя осталось позади, однако понять это сразу непросто. Человеческая психика – штука гибкая, но памятливая. Сильные потрясения, плохие или хорошие, слишком опасны для рассудка, и потому осознание нового приходит постепенно. Так сестра милосердия по чайной ложке поит бульоном пережившего длительный голод.
Непонятно было лишь, каким чудом Тир не рехнулся, будучи в преисподней. Хотя кто его знает? Казимир не смог бы, не покривив душой, сказать, что его новый знакомец пребывает в здравом уме.
Они не успели уйти далеко от места высадки, когда позади, за поворотом, затопотало, фыркнуло, и Тир, шагавший чуть впереди Казимира, обернулся, раздувая точеные ноздри:
– Лошадь. Боится. Будут стрелять…
От равнодушной обреченности, с которой он произнес последние слова, Казимиру захотелось как следует дать ему в ухо.
Может, встряхнется слегка?
Светлый князь решительно развернулся, мимоходом отодвинув Тира за спину. Хотел сказать что-нибудь ободряющее, но не успел – из-за поворота показалась взбрыкивающая лошадь, за ней – телега, а на телеге, намотав вожжи на левую руку, сидел бородатый мужичина. В правой руке, используя колено в качестве упора, он держал маленький арбалет.
Арбалет был непрост. Очень не понравилось светлому князю, как блестит и переливается стальной шарик в неглубоком желобе.
Мужик крикнул что-то. Не угрожающе, скорее, вопросительно. Не поняв ни слова, Казимир молча развел руками. Бородач нехорошо нахмурился…
Тир молча выскользнул из-за спины Казимира.
Угловатая неловкость движений сменилась плавной грациозностью. Неспешно, но как-то сразу сероволосый беглец из преисподней оказался рядом с лошадиной мордой, поднес к страшным оскаленным зубам, к фыркающим ноздрям раскрытую ладонь:
– Не бойся…
Как по волшебству из разъяренного чудовища лошадь превратилась в дружелюбную скотинку, и столь же чудесная метаморфоза произошла с богатырем на телеге. Он отложил арбалет, наклонился вперед и вновь спросил что-то.
– Не понимаю, – беспомощно ответил Казимир.
Бросил взгляд на Тира: может, он?
Но спутник его проявил интерес разве что к телеге. Он рассеянно гладил лошадь по шее и разглядывал деревянные, обитые металлом колеса.
Бородач повторил вопрос, для доступности ткнув в Тира пальцем.
Казимир пожал плечами.
Мужик тяжело вздохнул и похлопал ладонью по доскам позади себя: садитесь, мол. Подвезу.
– Спасибо, – сказал Казимир, – Тир, поехали.
– Ни шин, ни рессор. Лошадь. Арбалет… – Тир подошел к телеге, оглядев по пути ее бородатого хозяина. Вздохнул: – Одежда домотканая. Сапоги кустарной работы и прическа под горшок.
– Ну и что? – не понял Казимир.
Телега тронулась, и светлый князь с удовольствием поболтал ногами в воздухе:
– Нормальная телега. Зато едем, а не идем. Ты, кстати, еще какие-нибудь языки, кроме немецкого и русского, знаешь?
– Плюс-минус, – лаконично ответил Тир.
– Возможно, мы с тобой из одного мира. Или из схожих. У вас есть такой ученый Станислав Мелецкий?
Пожатие плеч в ответ.