Все равно, никак нельзя отделаться от мерзкого ощущения, что, не вставая, просидел на одном месте все девять дней напролет.
Я отключился. Моя связь со Сковиллом не слишком тесна, совсем не то что почти телепатия у десяти механиков одной группы. И все равно это было то еще потрясение – когда мое сознание снова стало только моим, и ничьим больше. Неудивительно, что в голове у меня помутилось.
Мы находились в большой белой комнате. Здесь стояли десять механических скорлупок‑экзоскелетов и десять кресел‑одушевителей, похожих на причудливые кресла из парикмахерской. Сзади висела огромная, во всю стену, подсвеченная карта Коста‑Рики, на которой разноцветными огоньками отмечались места работы групп наземных или летающих боевых машин – солдатиков и летунов, как мы их обычно называли. Остальные три стены были заняты мониторами и кнопками Управления с условными обозначениями. Люди в белых халатах прохаживались возле мониторов и проверяли показания.
Сковилл потянулся, зевнул и пошел ко мне.
– Жаль, что ты считаешь это последнее проявление насилия излишним. Мне казалось, что ситуация требовала немедленных решительных действий.
Господи! Достал этот Сковилл своими поучениями. Тоже мне, доктор досужих наук!
– Тебе всегда так кажется. Ты должен был предупредить их снаружи, чтобы у них было время сориентироваться в ситуации. Подумать – и сдаться.
– Ну да, конечно. Как это было в Ассенсьоне.
– Такое произошло всего один раз.
Мы тогда потеряли десять наземных боевых машин и одну летающую – они попали в примитивную ядерную ловушку.
– Да, и я не хочу, чтобы второй раз пришелся на время моего дежурства. В мире стало на шесть Педро меньше – только и всего, – Сковилл пожал плечами. – Пойду, зажгу светильник.
– Десять минут до настройки! – раздалось из громкоговорителя. Да за это время скорлупки и остыть не успеют! Я поплелся следом за Сковиллом в раздевалку. Он пошел в одну сторону – переодеваться в гражданскую одежду, а я – в другую, туда, где ждала моя группа.
Сара уже почти разделась.
– Джулиан, хочешь меня обработать?
Да, я, конечно же, хотел – как, впрочем, и большинство наших парней плюс одна дама, я хотел – и Сара это прекрасно знала, хотя это было не совсем то, о чем она просила. Сара сняла парик и протянула мне бритву. За три недели у нее успел отрасти премиленький блондинистый ежик. Я аккуратно обрил ей голову у основания черепа, вокруг места, где был вживлен имплантат.
– Эта последняя выходка была до отвратительности жестокой, – сказала Сара. – По‑моему, Сковилла надо отправить считать трупы.
– Он в курсе. Еще одиннадцать – и ему светит Восьмая бригада. Хорошо, что им на пути не попался сиротский приют.
– Там он быстро дослужится до капитана.
Я закончил ее брить, и она проверила мой затылок. Провела пальцем вокруг разъема:
– Чисто.
Я обривал голову, даже когда у меня не было дежурств, хотя это не очень модно среди чернокожих в нашем университетском городке. Не то чтобы я был против роскошной длинной шевелюры, но мне не настолько нравилась такая прическа, чтобы ходить целыми днями в парике, обливаясь потом.
Подошел Луис.
– Привет, Джулиан! Вжикни меня, Сарочка.
Сара привстала на носочки – роста она была невысокого, а Луис вымахал на добрых шесть футов четыре дюйма – и провела бритвой по его затылку. Луис вздрогнул.
– Дай‑ка, гляну, что там у тебя, – сказал я. Возле одного края имплантата кожа у Луиса покраснела и воспалилась. – Лу, могут быть неприятности. Надо было тебе побриться перед одушевлением.
– Может, и надо было. Чего ты привередничаешь!
Когда влезаешь в скорлупку, то остаешься там на целых девять дней.