На дежурстве, пока мы были подключены в сеть, каждый из нас старался, как мог, поддержать Саманту. Но это оказалось не так‑то просто. Естественно, ни она, ни Арли не могли скрыть от остальных, что испытывают друг к другу более чем дружеские чувства. Но обе девушки были достаточно хорошо воспитаны, чтобы этого стесняться, и они поощряли дружеское подшучивание с нашей стороны, чтобы сохранить свои непростые отношения в рамках приличий. Теперь, конечно, ни о каких шутках не могло быть и речи.
Последние три недели Саманта каждый день приезжала к Арли в оздоровительный центр. Кости Арли благополучно срастались, но в отношениях девушек появилась постоянная натянутость и неловкость – после тех повреждений, которые получила Арли, ей уже никогда не придется подключаться к солдатику, а значит, девушки никогда больше не будут так близки, как раньше… Н когда. За их искалеченные отношения Саманта страшно хотела бы отомстить повстанцам, но такой возможности не представилось. Пятерых повстанцев, замешанных в этом деле, разыскала полиция, и неделю назад их публично повесили на городской площади.
Я видел запись казни. Их даже не повесили, а медленно удушили удавками. И это в стране, в которой многие поколения до войны вообще не было такой меры наказания, как смертная казнь.
Наверное, после войны нам придется заново становиться цивилизованными людьми. В прошлом именно так всегда и происходило.
* * *
После боевого дежурства Джулиан обычно отправлялся прямо домой, в Хьюстон. Но только не в тех случаях, когда дежурство заканчивалось в пятницу. В этот день Джулиану приходилось слишком много бывать на людях, а к подобному общению надо было еще подготовиться – хотя бы сутки отдохнуть от дежурства. Когда механик подключен к сети, он с каждым днем становится все теснее связан с остальными членами своей группы. И когда ты отключаешься – на тебя обрушивается жуткое чувство безысходного одиночества, ты как будто один во всем мире – потерянный и жалкий, и нет никого рядом, чтобы помочь, поддержать. От этого прекрасно спасает денек‑другой, проведенный наедине с самим собой – в лесной глуши или в толпе незнакомцев.
Джулиан по природе не был отшельником и обычно просто зарывался на пару дней в университетскую библиотеку. Но только не в пятницу.
Каждому механику полагались бесплатные билеты на любой самолет, и Джулиан, поддавшись внезапному порыву, полетел в Кембридж, штат Массачусетс, туда, где он работал над докторской диссертацией. Выбор оказался не слишком удачным – повсюду лежали кучи грязного мокрого снега, моросил противный мелкий дождь, было промозгло и сыро. Но Джулиан упорно решил исполнить то, что задумал – посетить все городские бары, которые сумеет вспомнить. В барах было до удивления много бестолковой зеленой молодежи.
Но Гарвард оставался Гарвардом, крыша по‑прежнему протекала. Люди благоразумно предпочитали не пялить глаза на крепкого чернокожего мужчину в военной форме.
Не обращая внимания на дождь со снегом, Джулиан прошел пешком пару километров до своего любимого бара – старинного заведения под названием «Большая Медведица». Но бар оказался закрытым, и вместо старой вывески на окнах было наискосок намалевано «Багама!». Так что Джулиану ничего не оставалось, как развернуться и на закоченевших ногах потопать обратно к Площади. Он твердо решил не падать духом и надраться до бесчувствия.
На Площади был бар, названный в честь Джона Гарварда. Там давали девять сортов пива на разлив. Джулиан взял по пинте каждого сорта, методично осушил до дна все девять кружек и влез в такси, которое довезло его до аэропорта. Продремав в аэропорту шесть часов, на следующее утро Джулиан повез свое похмелье домой, в Хьюстон, навстречу восходящему солнцу.
Вернувшись домой, он заварил себе крепкий кофе и принялся разбирать накопившуюся за время его отсутствия корреспонденцию – в почтовом ящике и на автоответчике телекомма.