– Что это было? – услышал Леман над головой встревоженный голос забравшегося на бугор дозорного. Их было трое. Сквозь стебли и листья крапивы мелькали темные силуэты. Ни доспехов, ни шлемов на всадниках не было. Одеты они были, как простолюдины и спешившись легко могли затеряться в толпе горожан на рынках или в пивных. Разведывая местность впереди отряда, им приходилось взбираться на холмы, продираться сквозь болота и чащи леса, и это еще одна причина по которой они не брали с собой мечей и не носили под одеждой кольчуги.
Выигрывая спасительные сантиметры, Леман прижался лицом к изломанной, режущей щеку траве; подобно играющему в прятки ребенку прищурил глаза и задержал дыхание. Прямо перед ним морщилось изъеденное оспой лицо Тимоха. Он жмурился, подражая советнику, и Леману показалось это забавным, он вспомнил, как спорил с владыкой о свойственной каждому рабской привычке угождать хозяевам. Вспомнил, и сразу забыл, потому что снова услышал тревожный голос.
– Я ничего не слышал, – ответил второй дозорный и, прислушиваясь, остановил коня. – Вороны? – спросил он, поднялся на стремени, и, вытягивая шею, вгляделся вдаль. Будто в подтверждение сказанному, в лесной чаще с той стороны дороги затрещали ветки, продираясь черными крыльями сквозь зелень листвы в небо вспорхнула стая крикливых ворон, наполняя его безупречную молчаливую голубизну противным карканьем.
– Кто-то их спугнул, – подчеркнуто тревожно сказал первый всадник. – Здесь ходят голодные. Я не говорил тебе: я не хотел тебя пугать. Но они здесь точно есть. Я слышал их ночью. Кто-то бродил вокруг лагеря и жалобно стонал. Огра послал разведчиков Мирона, и они видели следы.
– И все?
– Много следов… Два дня назад Мирон видел как девочка гналась за лосихой. Лосиха переплыла через реку, но девочка все равно догнала ее, обхватила шею руками и загрызла. Загрызла насмерть, будто это не дикая лосиха, а кролик какой-то…
– Да даже если и кролик… – задумчиво, произнес его спутник. – Может, обычная, просто очень сильная, и очень голодная девочка?
– О-о-очень сильная… О-о-очень голодная…
– Ты обманываешь меня Тиан, – сказал он с упреком.
– Кирс, малыш, зачем мне это? Спроси у Харона, он видел обглоданные человеческие кости. Харон! – крикну он. – Харон, проглоти тебя беззубый ящер!
– Да-да! – отозвался хриплый голос откуда-то издали.
– Вот видишь, Харон врать не станет! В Новом городе о голодных только и говорили. Торговка на рынке рассказывала: голодные спустились с западных гор. В город они не заходят, но каждую ночь нападают на фермеров. Их сотни, а может и тысячи. Голодные не убивают сразу. Говорят, они безумны, но это не так. Они месяцы будут водить тебя за собой по Черному лесу, и сосать кровь из жил на ногах. Они кормят пленных человеческой кожей, ведь кожу они не любят, а когда еда кончается, они прогрызают им темя и высасывают мозг. Человек живет еще неделю, а его тем временем едят… по кусочкам… Сначала руки… потом…
– О боги, Тиан, прекрати! – взмолился Кирс. – Зачем ты это делаешь?! Знаешь ведь, я итак не сплю ночами! Я плачу тебе, чтоб и ты не спал, когда я выступаю на дежурства, чего еще ты хочешь?
– Ничего, просто мы друзья, и я хотел предупредить.
– Проклятый лес! – выругался Кирс, дернул поводья и, повернув коня, поскакал обратно к дороге.
Двое других всадников, посмеиваясь над ним, отправились следом.
– Мальчишка слишком доверчив, – сказал Харон, хлопая по взмыленной шее черную, с белыми пятнами на крупе кобылу. – Но клянусь отцами самых старых богов, я действительно видел кости и слышал рассказы фермеров.
– Я не Кирс, – ответил ему Тиан, – и мне можешь не рассказывать. – Он сжал конские бока ногами, и, щелкнув плетью, пустил утомленного скакуна вскачь. Догнав Кирса, что-то сказал ему, потом крикнул Харону:
– Езжайте до реки! До нее кругов семь, не больше, я скажу Огре, чтоб они выдвигались и догоню вас!
– Кирс! – не спеша, направляясь к ним, крикнул Харон. – Видишь вон ту дубраву с желтыми кустами – проверь ка ее! Там точно найдешь парочку голодных!
Всадник испуганно посмотрел в ту сторону, вздрогнул и раздраженно изрек:
– Провались ты в пекло, к рыжему Тритону! А я с дороги больше не сойду!
Харон рассмеялся, потом махнул рукой, чтобы тот следовал за ним, и скоро все трое скрылись из виду.
Леман облегченно выдохнул, Грэй задвигался и снова начал кашлять.
– Нет, я все-таки прирежу эту свинью, – пригрозил Тимох.
– Пусть откашляется, пока они далеко, – сказа Леман, потом погладил желвак на голове Грэя. – Больно? Запомни, в другой раз будет больней.
– Будто под лед провалился эрл Леман, – прошептал Грэй, сплевывая на траву перед собой. – У меня было видение. На дне Черной заводи я видел мертвых и разговаривал с ними.
– И что же они сказали? – с недоверием спросил Леман.
– Они сказали, что будет война.
– После мира всегда приходит война, – сказал Тимох. – Тут пророком быть не надо. От живых ничего умного не дождешься, а о мертвых я вообще молчу.
– Нагая богиня Эллара просила меня бросить жену, – пригладив волосы на голове, а потом с непониманием разглядывая кровь на пальцах, произнес Грэй. – А голос прямо, как у нее. Она соблазняла меня.
– Но ведь ты не поддался? – с усмешкой спросил Леман.
В пяти шагах из кустов раздалось сразу несколько смеющихся голосов.
– А ну тихо! – прорычал Тимох.
– Кто там смеется?! – обернувшись, грозно изрек Грэй.
Над их головами просвистела длинная оперенная черно-белыми перьями стрела, и с гулким стуком воткнулась в толстую дубовую ветвь. Такие стрелы были только у Сирола одноглазого и его младшего сына Марка. Та же как и отец он потерял глаз в раннем детстве, что не помешало ни первому ни второму стать одними из лучших стрелков Диких земель. Стрела Сирола последняя из трех, пущенных по сигнальной эстафете.
– Едут, – интонацией выдающей возбуждение, какое часто случается перед неизбежной кровавой схваткой, произнес Леман. Грэй и Тимох, не сговариваясь, подняли правые руки ладонями к солнцу и прошептали короткую молитву «Тому который знает» – богу света, который хмурится людям, когда карает их, и улыбается, когда хочет спасти. Леман не верил в богов, и удачу считал исключительно делом рук человеческих, поэтому приподнялся на корточки и еще раз окинул взглядом весь склон, раздумывая, все ли он учел, и что можно еще успеть исправить.
Пятнадцать лучников прятались в кустах за серыми камнями по левую руку от него. Столько же было справа в дубраве, которую не стали осматривать дозорные. Пять человек и в том числе Сирол одноглазый будут стрелять с тянущихся в сотне метров от дороги скал, но тяжелее всех будет пятерке засевшей в осиннике у самой дороги. Их задача выманить на себя едущих вначале колонны конников, и если удастся, пехоту. В помощь им семнадцать латников из личной охраны Лемана.
Больше двух часов погребенные под дерном и песком, одетые в тяжелые доспехи войны томятся в тягостном ожидании. Леман представил, как затекли их члены, и ему самому захотелось размять свои ноги и плечи; он даже вознамерился встать, но вовремя заметил скачущих во главе колонны всадников и прильнул к земле.
Черной змеей колонна потянулась из Сыпучего ущелья . Гремели доспехи, ржали лошади, скрипели телеги, до верху груженые захваченным добром. Почти неделю рыцари под тарийскими знаменами грабили северную окраину Харпы. Перебиты два приграничных гарнизона, захвачен и разграблен Новый город, сожжены десятки селений. Это всего лишь пятая часть тарийского войска, четыре других отряда успели скрыться за границей союзнической Харпе Схалы.
Смысл этого набега оставался Леману не ясным. Харпа не по зубам обескровленной междоусобными войнами Таре: реакция харпского владыки будет жесткой и долго себя ждать не заставит. «Если пропившие последние мозги тарийские эрлы затеяли войну, то почему не пошли дальше? – спрашивал себя Леман. – Почему так поспешно отступили? И главное, как Схала, союзник, который обязан оберегать южную границу Харпы, пропустила через себя грабителей, не оказав ни малейшего сопротивления? Схала затеяла опасную игру: без Ротриков здесь не обошлось».