Так сначала все и было. Они арендовали заброшенный приемный пункт стеклотары, их предприятие, кстати, названное "Трюфель", развивалось, у них появились постоянные покупатели, и даже своя машина для доставки мелких партий грибов - крытый жестью уазик, видавший виды, но все же на ходу. Они, наконец, купили телевизор (цветной, как у людей!), пылесос и стиральную машину. Отец приходил с работы усталый, но довольный, а на обеденном столе стали появляться совсем непривычные им бананы, сервелат, шоколад и баночное пиво. Они уже мечтали, как поедут летом к морю, отдыхать, как потом купят новый комод и диван, а там, чем черт не шутит? приобретут участок под огород, и затем, когда-нибудь, лет через пять, даже страшно подумать, МАШИНУ! Жигули-красавицу, Ваз 2107, белую, как у дяди Коли, другого бывшего папиного сослуживца..... А потом все кончилось. В один момент. Директор фирмы, тот самый Вася Пантелеев, однажды взял в одном известном банке огромный кредит, и с ним бесследно исчез. Не объявился он и до сих пор. Его искали, но безуспешно. Он как сквозь землю провалился. Как говорила молва, он давно либо в Канаде, либо в земле сырой. А все долги достались отцу, как его бухгалтеру и как заместителю. Он продал все скудное имущество фирмы, отдал все свои жалкие накопления, заложил в ломбард даже их фамильные серебряные ложки, доставшиеся от прабабушки, но этого было все равно мало. Частенько вечерами от банка приходили какие-то небритые, грязные и дурно пахнущие громилы, и о чем-то с ним долго ругались. Милиция тоже не давала покоя, заведя на него уголовное дело, как на мошенника. Отец совсем исхудал, стал дерганным, нервным, вечерами с кем-то подолгу общался по телефону, уходил на какие-то встречи, пытаясь раздобыть деньги, как-нибудь перенести сроки оплаты, но кредиторы требовали, чтобы он продал их квартиру, Один раз, весной, его даже сильно побили, он месяц лежал в больнице, потом из нее вышел, нашел объявление в газете, что требуется бухгалтер, даже прошел собеседование, и даже устроился на работу, на вполне приличный оклад, но тут его вовсе убили, не дав проработать и двух недель. На одной из бесконечных встреч, четырьмя выстрелами в упор. Он помнил этот ужасный день, как будто он был вчера. Был октябрь, и вечерело уже рано. Время уже довольно позднее, а отец все задерживался на работе. Но никто не волновался, там сдавали какой-то важный отчет, и последние три дня он приходил поздно. Он ясно помнил, что они с матерью занимались каждый своим делом под фон бубнящего телевизора, где как раз шло чествование президента, в честь очередного дня его рождения. Мать вязала, а он решал очередной кроссворд. Вот, наконец, и звонок в дверь. Но не отцовский, деликатный, а чей-то чужой, резкий и настойчивый. Мать открыла дверь, и серые милицейские куртки быстрым вихрем закружили по комнате, разнося весть о страшной беде. "Час назад обнаружили.....на парковой дорожке недалеко от дома....застрелен....четыре выстрела в упор...следов пока нет....вероятно, заказное...свидетелей ищем......." Страшные, рвущие сердце вопли матери, и его собственный истошный крик, абсолютно чужой, визгливый голос, как будто кричал кто-то другой, безумный и истеричный: "кто это сделал? Вы их найдете? Вы же их обязательно найдете? Вы должны, вы обязаны их обязательно найти!". И звенящий сталью суровый окрик седого капитана: "А ну без истерик мне тут, пацан, ты же мужчина, помни об этом! Давай, хорош нюни распускать, лучше мать успокой, воды ей принеси, что ли. А мы их найдем, не сомневайся, никуда они от нас не денутся! Через месяц эти гады будут в КПЗ! А потом получать по полной!". Но их не нашли ни через месяц, ни через два месяца, ни даже через год. Их вообще не нашли. Никого, до сих пор. "Витюша, я за хлебом, тут, рядом, в переулок спущусь!" - старушка проворно натягивала потертое пальто с изодранным воротником - "а то ужинать пора, а хлеба нет совсем". Он хотел возразить, что сходит сам, но промолчал, так не хотелось вылезать в этот промозглый вечер на улицу из теплоты уютной комнаты.
Хлопнула входная дверь, и мать ушла. Он тяжело вздохнул, откинул решенный кроссворд, неуклюже шаркая стоптанными тапками, прошел к окну и, отодрав полоску скотча, открыл настежь расхлябанную форточку. Мать ненавидела любой сквозняк, даже летний, считая его главным врагом человечества, а уже в октябре месяце все окна в доме были наглухо заклеены скотчем. Он знал, что форточка закрывается туго, что старушка, вернувшись, подымет шум, но ему вдруг так захотелось, после нескольких дней сидения дома, вдохнуть бодрящий стылый воздух. Несколько минут он просто стоял и наслаждался каждым вздохом. За окном начинали виться снежинки, все же снег решил упасть на уставшую от вечной грязи землю. Снизу доносился шум проезжающих машин, обрывки чьих-то разговоров, шум шагов возвращающихся домой людей, возвращающихся с работы, которой у него уже нет. Вот, перекрывая шорохи и шелест вечерней улицы, дробно застучали чьи-то каблучки. Они приближались, стуча все громче, неся своих хозяек (Кто они? Как их зовут? Они молоды? Красивы?) навстречу их дому, а может, наоборот, к кому-нибудь в гости, или просто в ближайшее кафе, чьи красные огни призрачно освещали угол соседнего дома. Вот до него долетел обрывок их разговора, обычной веселой девичьей болтовни, звонко звенящей в сумраке сонного вечера: "А я ему и говорю, подождите, молодой человек, вы же вчера говорили, что вы астроном? А сейчас уже доктор? А он мне: вот, блин, так это я вчера к вам на лавочку познакомиться присаживался! Не узнал, темно было"....Конец фразы потонул в взрыве девичьего смеха. Девушки завернули за угол и цокот их каблучков стих. Он тяжело вздохнул и, помучавшись, закрыл форточку. Потом грузно опустился на скрипучий стул и, положа локти на стол, долго смотрел перед собой невидящем взглядом. Сонное, дремотное очарование зимнего вечера куда-то ушло. Какое-то странное беспокойство овладело им. Как у человека, который вечером, в конце напряженного рабочего дня, с удовольствием вспоминает о том, какие он сегодня своротил горы, и вдруг понимает, что об одном самом важном деле он все же забыл. Он резко поднялся и, помедлив, зачем-то достал из шкафа кухонный нож с отбитой на конце пластиковой ручкой. Когда старушка-мать вернулась через полчаса домой, ее сын методично, с каким-то странным удовольствием, снова и снова по самую рукоятку погружал лезвие их старого кухонного ножа в бок большого мешка с гречневой крупой, заботливо заготовленного ею еще в сентябре на суровую и долгую зиму.
Глава 4.
И все же он не как не мог поверить, что на это решился. Его поступка не понял ни- кто, даже самые близкие друзья, бывавшие с ним не в одной переделке.Всетолько молча вертели пальцем у виска, а Болтун Фэд прямо в глаза назвал сумасшедшим. И был, ведь, как не странно, трезвым. Он никому до последнего дня не говорил о своем походе к Оборотень-реке. После того, как вернулся от Сысоя домой, он выгодно обменял весь свой принесенный запас чудо - кореньев на свежую воду, вкусную еду и новую, удобную одежду, и целых две недели просто отдыхал, откровеннонаслаждаясь относительным покоем и безопасностью. Сырые пещеры были расположены довольно высоко, нелюди и прочая нечисть незамеченной подобраться к ним не могла. Она отыгрывалась внизу, у подножья, делая обработку более-менее плодородной подгорной земли совершенно невозможной. В последнее время нечисть повадилась собираться в огромные стаи, которые уже не бродили бесцельно по пустошам, а буквально осадили те немногие тропы, которые вели наверх, к людям. Время от времени на них объявлялась охота, их уничтожали сотнями, но, спустя какое-то время, они, казалось ниоткуда, объявлялись и вновь собирались у подножья. А число жителей пещер, жмущихся к покрытым лишайником камням, было совсем невелико. Пещеры оправдывали свое название, они были сыры и темны, и только постоянно поддерживаемый огонь давал шанс сделать их хоть немного уютнее. Благодаря все той же расплодившейся нечисти, караваны с товарами стали в этих местах редки, а жалкие огородишки на высокогорных каменистых площадках много пищи не давали. Выжить помогали козы, как псевдо, так и настоящие, которые чувствовали в этих местах себя куда лучше, чем люди и, конечно, спасенье всего Нового мира - дрожжевые грибы. Без какого-то особого вкуса, да еще и со своеобразным запахом, зато их было много, и никто еще ими за всю историю существования поселка ни разу не отравился.