Теперь она говорила сухо и напористо, стоя перед столом Ала, а сам мистер Эдтон, утративший волю к возражениям, с ужасом смотрел, как громила в строгом костюме закатывает рукав его форменного пиджака и накладывает на плечо жгут.
– Итак, я повторю свой вопрос: куда пропала ваша воспитанница – мисс Айя Геллан, прибывшая в интернат с производственной практики?
Ал хотел говорить убедительно и уверенно, но вместо этого залопотал:
– Мисс Ховерс, агент, я ведь объясняю вам, девушка была кремирована и все документы…
Лицо проверяющей застыло, а взгляд голубых глаз стал ледяным и пронзительным. Куда-то безвозвратно исчезла застенчивая девушка, остался агент службы безопасности корпорации, воплощение власти и цинизма. И Аллан вздрогнул не то от ужаса, не то от вонзившейся в вену иглы.
В пробирку толчками заструилась темная кровь.
– Мистер Эдтон. Давайте вы не будете тратить мое время, его и так уже оставлено здесь слишком много. Айя Геллан пересекала КПП, была в своем боксе, а потом исчезла. Но спустя девять часов из зоны отчуждения, с территории сектора номер тридцать семь на ваш дежурный контакт поступил вызов. Естественно, перехваченный секторальной СБ. Звонившая представилась воспитанницей интерната и попросила помощи. Что за игры вы здесь ведете, господин директор? Вы продаете воспитанников на органы? Или отправляете их в черные сектора докторам-нелегалам? Ведь нет ничего проще, чем сделать пластическую операцию – пересадить глаза и кожу ладоней, а затем вернуть двойника. Как нет ничего проще, чем завербовать и перекодировать восемнадцатилетнюю девчонку, а потом возвратить ее обратно в чистый сектор и – вуаля! – у вас готовая террористка-смертница. А, может быть, вы через белые и черные сектора перегоняете талантливых студентов конкурирующей корпорации? Торговля одаренными детьми?
Директор вжался в спинку кресла и смотрел на агента Ховерс безумными глазами. По лицу его тек пот, а форменный галстук Аллан рванул так, что чуть не разорвал плотную синтетическую ткань.
В этот момент в кабинет вошел без стука второй телохранитель – амбал с тяжелой челюстью и близко посаженными глазами. Он с порога возвестил:
– Раскололся. Даже всерьез пугать не пришлось. Значок показал, пару историй припомнил – и бинго! Я ему отключалку кольнул. Пару часов проспит. Что будем делать? У меня здесь есть знакомые. Может, за периметр?
Мисс Ховерс выпрямилась, перестав нависать над допрашиваемым, и повернулась к подчиненному.
– Сколько он проживет за периметром, Батч?
– При плохом раскладе – пару дней, – развел бугай руками, потом секунду подумал и добавил: – При очень плохом – полдня.
– Батч, ты знаешь, что ты – уникальное явление? – нежно улыбнулась Эледа. – Гуманный каратель. Кому сказать, не поверят. В медлаболаториях очень плохо живут десятилетиями. Тебя, конечно, взяли не за остроту ума, но учись, наконец, мыслить шире.
И она вновь повернулась к Аллану:
– Я надеюсь, вы понимаете, господин директор, – это обращение девушка выговорила с особым нажимом, – что мне не обязательно выпытывать у вас подробности дела? Доказательств достаточно. Поддельные справки из крематория, информация с приборов учета, разбор записей видеонаблюдения, а уж отследить звонок и вовсе дело техники. Плевать на эту девушку. Кому она нужна, верно? Но вот вы, мистер Эдтон… очень интересная личность. С вами беседовать, не перебеседовать, говорить, не переговорить. Но ведь и говорить тоже можно по-разному, верно? Например, под допросной химией. Кстати, вы знаете, что у некачественной допросной химии бывают весьма неожиданные побочные эффекты?
Она отошла от стола и посмотрелась в зеркало. Поправила прическу и лацканы дорогого пиджака, после чего, не глядя на бледного до синевы директора, продолжила:
– А еще корпорация ценит раскаяние и особенно искреннее сотрудничество.
Эледа перевела взгляд на комкающего в кулаке узел галстука Ала и доброжелательно сказала:
– Поэтому я бы советовала вам надиктовать чистосердечное, мистер Эдтон. И чем быстрее, тем лучше. Надиктовать, раскаяться, выдать сообщников. Тогда вам удастся выторговать к себе снисхождение. Если же замешкаетесь, снисхождения не будет. Безопасность корпорации – закон. А вы посмели его нарушить. Вы – враг, мистер Эдтон. Похуже тех крыс, что живут в черных секторах и именуют себя людьми. А что делают с крысами? – Агент Ховерс выдержала небольшую паузу и сама же ответила на заданный вопрос: – Их истребляют. Впрочем, некоторых забирают на опыты.
Мисс Эледа положила на стол портативный голограммер, выставила его в режим записи и сказала:
– Рассказывайте, господин директор. И постарайтесь не упустить ни малейшей подробности. А я пока посмотрю и послушаю, что же поведал мистер Рик. Надеюсь, ваши показания не вступят в противоречие с его.
И она надела легкие прозрачные очки информера, а Аллан Эдтон севшим голосом начал говорить в черное окно голограммера.
* * *
Керро проводил Ушлого взглядом, слегка поколебался и отключил электронику очков, превращая их просто в надежную защиту глаз. Техника – техникой, но чутье тоже надо иногда тренировать, спускать с поводка, а то однажды, несмотря на все возможности носимого электронного комплекса, не почувствуешь взгляда в спину. И, очень может быть, это будет последнее, что ты не почувствуешь.
Старая сорокаэтажка, где жили хакеры, стояла в нескольких кварталах к северу и возвышалась над районом, словно гигантская свеча. Когда-то в этот дом вселилась группировка, предложившая жителям сектора обеспечить их связью. Поставили аппаратуру, начали работать… Многие тогда пытались прижать новичков к ногтю. Не срослось. «Связисты» оказались зубастыми. А связь нужна всем. Так от них и отстали. А потом к собратьям по цифре начали подселяться их вольные коллеги смежных, так сказать, специальностей, благо второй вход в высотке таки был.
Керро шел по улице, задумчиво глядя перед собой. Вокруг все было как обычно: толпились у лотков покупатели, вразвалочку ходили сквозь толпу пацаны из уличной шпаны – выискивали легкую добычу, на углу каждого квартала сидели за столиками наблюдатели и курьеры банд, готовые в случае внезапной заварушки мгновенно привести своих и урвать кусок. В общем, люди продавали и покупали, пили и ели, трепались и шли по своим делам. А этот вот уже никуда не идет – лежит в ледяной луже. То ли нажрался до отруба, то ли местные шакалята по голове дали. В любом случае – не жилец.
Улица тянулась. Тучи нависали, цепляясь за верхушки домов. Всё вокруг было серое, мокрое и холодное. А потом впереди мелькнула яркая синяя юбка, и Керро пошел быстрее.
Девушку в странном наряде он нагнал на углу квартала:
– О, леди МакГи! Одна ли вы здесь или со всеми своими?
Она рывком обернулась.
Надо же, год ведь прошел, а совсем не изменилась – что в то время казалась девчонкой, что теперь. Керро познакомился с ней пару лет назад, когда МакГи было девятнадцать, и тогда она тоже выглядела как четырнадцатилетняя. От той прежней она отличалась разве только новым нарядом – потеплее и подороже, фасон же остался неизменен: фартучек с кружевами, забрызганный бурыми пятнами крови, пушистая юбка, короткое пальтишко-курточка, полосатые колготки, высокие сапожки, синяя лента в темных волосах и глазищи в пол-лица. Даже автомат и бандольеру с магазинами носит все так же – с непринужденной детской непосредственностью. Словно игрушки. И любимый нож висит, как обычно, наискось за спиной.
– Керро? – девушка будто вышла из транса. – Керро!
И она сделала реверанс, а потом подскочила и поцеловала его в щеку:
– Сколько раз тебе говорить, что никакая я не леди? Для тебя Алиса и только Алиса! – она кокетливо покружилась.
– Просто ты так забавно вздрагиваешь, – усмехнулся Керро и снова спросил: – Ты одна в наш тридцать седьмой или со всеми своими?
– Не со всеми, – из глаз девушки исчезло веселье. – Братец сорвался. Его Доктор Куин держала, сколько могла, но не удержала. В двадцатом секторе… Мы его в моток колючей проволоки замотали и у дороги оставили, чтоб вслед нам глядел. Как домик мечты найдем, пусть смотрит и завидует. Банни вот тоже пропал куда-то. Чтоб ему подольше не возвращаться, озабоченному. Я ж не железная, елы-палы.