— Вперед! — Кричу я как можно громче и выхватываю свою шашку. — Убивай!
— А-а-а-а! — Разносится по степи разноголосица.
— Ху-х-х! — Это топот тысяч копыт, бьющих по земле, отдается эхом гулким по всем окрестностям.
Сбиваясь плотно, стремя к стремени, мчимся вперед. Мы на своей земле, нас больше, мы лучше, наши лошади отдохнули, победа наша. Бей! Немногочисленные стрелы и арбалетные болты, невидимые в предрассветных сумерках посланники смерти, летят в обе стороны, что-то ударяет меня в бок, но кольчуга держит. Наш строй ударяется в строй врагов, и мы ломим их. Шашка рубит одного, кроит череп второму, Кызыл-Куш кусает вражеских коней и всадников.
Падали борасы, падали наши воины, но расчет мой оказался верен, по звуку битвы и по воинственным кличам, я мог уверенно сказать, что враг не ожидал столь наглого на него нападения, не был к нему готов, и многие бойцы Яныю начинают поворачивать своих коней вспять. Мои невеликие таланты командира и полководца сейчас не нужны и я могу полностью отдаться схватке. Круши!
Свалка выносит меня в скопище сгрудившихся в кучку воинов и я, оглядываясь, понимаю, что влетел в строй бойцов особого отряда, предателей, сдавших свой народ за кусок хлеба и теплую конуру. Одна моя половина понимает, что против полутора десятков бойцов, мне одному не выстоять, но вторая, звериная, радуется такой встрече, воет от предвкушения крови, рычит и скалится на врагов. Шашка моя, рубит их нещадно, и я, не понимая смысла своих слов, что-то выкрикиваю им. Однако мои слова понимают вражьи наемники, и в первых лучах солнца, восходящего над степью, вижу, как ужас искажает их лица, они поворачивают своих коней, нещадно стегают их, и бегут. Хочу гнаться за ними, кромсать их тела, но Кызыл-Куш стоит на месте. Оглядываюсь и вижу, что бой уже окончен, а моего жеребца держит за узду Курбат.
— Успокойся, Пламен, — кричит мне брат, и звериная суть отпускает меня.
— Как мы их, а? — выдыхая, спрашиваю я брата.
— Отлично, половину отряда вражьего мы перемололи, а остальные по степи разбежались.
— Что у нас, сколько воинов потеряли?
— Убитых, может быть, десятка три наберется, а пораненных около сотни. Хороший бой случился, Пламен.
Перед нами с Курбатом, остановил своего коня лихой Шету. Он скинул с седла тело человека в парчовом халате на голое тело, и с гордостью сказал:
— Это Яныю, я взял его в плен.
— Настоящий воин, — такими, были для него мои слова.
— Батыр, — уважительно кивнул ему Курбат.
Обрадованный похвалой настоящих бури, Шету, который был старше нас, умчался к своим воинам, Яныю для допроса забрал Курбат, а я направил Кызыл-Куша по разгромленной вражеской стоянке.
Да уж, и в самом деле, бой для нас сложился хорошо, однако три десятка воинов мы потеряли. Утешает только то, что враги потеряли гораздо больше, а наши парни, кто погиб, все за свою землю пали, а значит, будут с нашим богом Яровитом, сыном Перуна, за одним столом в Ирии сидеть. Разумеется, касается это только дромов и балтов, а куда после своей гибели направятся души аппенцев, то я знать не могу. Мы победили, и это хорошо, но расслабляться не следует и двигающиеся по нашему следу другие вражеские отряды, никто еще не отменял, так что за сегодняшний день надо оприходовать трофеи, взять вражеских лошадей, что получше, и к вечеру вновь двинуться в путь.
Глава 9
Норгенг
орд.
Калин Тварда, старый сержант Городской Стражи, стоял на крепостной стене и держал в руках свой верный меч, прошедший с ним не через одно сражение. Он смотрел вниз, на раскинувших под стенами Норгенгорда свой бескрайний лагерь степняков хана Муганя, которые, повинуясь воле своего разбитого на реке Сана мелеха, бросив разоренный и объятый огнем Эльмайнор, направили своих коней в Штангорд. Первым крупным городом на их пути был каменный и досель неприступный Норгенгорд, но Мугань был уверен, что сможет его захватить и приступил к немедленной осаде.
Людей за стенами города было много, втрое больше чем обычно, вот только бойцов среди них было мало. Имелось оружие, да некому его было в руки взять, стояли на стенах котлы со смолой, но кого к ним приставить, только женщин да подростков. Нет мужчин в Норгенгорде, все находятся в войске Конрада Четвертого, с беспощадными бордзу за столицу герцогства бой ведут.
Сержант оглядел стены, стоят плечом к плечу люди, но почти все они не воины. Вот несколько престарелых ветеранов, с трудом в руках копья держащие, вон подростки, еще не достигшие шестнадцати лет, стоят и с ноги на ногу переминаются. Кто-кто, а Тварда понимал ясно, что Норгенгорд при первом же серьезном штурме падет. По боевому расписанию, составленному еще во времена закладки городских стен, на них должны стоять семь тысяч воинов и в резерве должно быть еще пять, а сейчас, имелось только шесть тысяч тех, кого ранее, записали бы в некомбатанты, да и только.
«Хорошо еще, — подумал сержант, — что доверенных моему присмотру мальчишек удалось спрятать в подвале Эрика Ханта, глядишь, а и уцелеют они после падения города». Только мелькнула в его голове эта мысль, как он увидел на стене вихрастую головенку Квирина Иглы, которого Пламен оставил старшим над всеми своими мальчишками. Чертыхнувшись, Тварда вложил меч в ножны и направился по стене к нему, тот его заметил, попробовал ускользнуть, но не успел, сержант крепко ухватил Квирина за руку.
— Ты что здесь делаешь? — строго спросил ветеран парнишку. — Тебе было велено в схроне сидеть и за младшими присматривать.
— Да, ладно тебе, дядька Калин. Ты ведь сам нас военному делу учил, а на стенах и так стоять некому. Нас, кто постарше, десять человек пришло, а оружие у нас свое, и арбалеты хорошие пристрелянные, и запас болтов солидный, и клинки родные.
— Возвращайтесь в мастерскую к Эрику.
— Нет, — парень исподлобья зыркнул на сержанта, — никуда мы не уйдем. Мы штангордцы, и это наш город, будем с тобой, дядька Калин, а если прогонешь, то на другую стену уйдем, там ты за нами не уследишь.
— А-а, — Тварда отпустил парня и махнул рукой, — оставайтесь, но на рожон не лезьте, и если скажу, что надо отступать, значит так и сделаете. Как понял?
— Все ясно, дядька Калин, — Квирин шмыгнул носом и, посмотрев за стену, спросил: — Сержант, у нас есть шанс выстоять?
Инструктор оглянулся, не стоит ли рядом кто посторонний, и ответил:
— Все зависит от того, как Мугань к делу подойдет. Он вояка хороший, так что вряд ли мы выстоим. Первый штурм отобьем, может быть, что и второй, а вот в третий, степняки точно за стены проникнут.
— А если к нам помощь подойдет?
— Откуда? — старый воин невесело усмехнулся. — Эльмайнорцы у себя закрепились, оборону отстраивают. Герцог наш сегодня должен под Штангордом с бордзу в сражение вступить и, даже если он одержит победу, сил у него не останется, чтоб с Муганем побороться. Больше помочь нам никто не сможет.
— Дядька Калин, а когда они на приступ пойдут?
— А ты прислушайся, слышишь, как молотки в лесах окрестных стучат и пилы звенят?
Паренек замер, постарался отсечь весь лишний шум и, действительно, в стороне вражеского лагеря, явственно распознал звуки рабочих инструментов.
— Ну, услышал, — сказал Игла, — и что?
— Ничего, это люди, которых степняки в полон похватали, лестницы осадные строят, а завтра, они же по этим лестницам первые к нам на стену и полезут.
— И что делать?
— Отталкивать лестницы, да сверху на них смолу лить, а более ничего тут не придумаешь, парень. Если бы у нас воины были, то конечно, можно было своих принимать, а врагов мечами на стене встречать, но их нет, и если степняки Муганя на стене закрепятся, то столкнуть их с нее будет уже невозможно. Если так случится, можно какое-то время на городских улицах продержаться, но недолго.
Ночь прошла спокойно. В лагере степного войска зажглись тысячи огней, то кочевники подле своих костров отдыхали и готовились к завтрашнему штурму Норгенгорда, а в самом городе стояла тревожная тишина, и люди казались затаившимися мышами, которые стараются не потревожить сытого кота. Однако ночь не бесконечна, она закончилась, и пришло утро.